Контракт на гордость

(с) к/ф «Очень страшное кино 4».

Прячу нос за разворотом подаренного мне Филатовым явно в насмешку пособия «Как управлять проблемными сотрудниками» и широко, душераздирающе зеваю. Юлька варит третью подряд чашку кофе исключительно из человеколюбия, а у меня по-прежнему слипаются глаза. Если бы еще недавно кто-то сказал, что мы с Волковым проболтаем до самого утра, просто держась за руки, я бы посоветовала ему обратиться за помощью к психиатру.

Но факт остается фактом. Домой я вползла, когда уже рассвело, плюхнулась в постель, не раздеваясь, и попыталась за пару часов восполнить недостающую норму сна. Не получилось.

– Лизавета Андреевна, – как черт из коробочки, выпрыгивает из-за своего рабочего места Ванька и вытягивается рядом по стойке смирно, источая прямо-таки тонны бодрости и жизнелюбия, отчего мне отчаянно хочется огреть его по курчавой башке. Лопатой. Десять раз.

– Отстань, старушка, я в печали, – я любовно прижимаю к груди книгу, справедливо решив, что столкновения с чугунным черепом нерадивого администратора она не переживет, и снова глубоко зеваю. Из вредности пытаясь пнуть Ивана мыском балетки – ну, а что он счастливый такой?

– Лиз, тут такое дело, нужно отъехать на пару часов после обеда, срочно!

– На тот свет? – мрачно уточняю я, с благодарностью выцарапывая из рук Юли дымящийся напиток, и осторожно делаю глоток. Вкусно.

– Типун тебе на язык, – притворно обижается Филатов и исполняет то, чего я ну никак не ожидаю – обнимает своими огромными лапищами, которые не так-то просто с себя сбросить.

– Делай, что угодно, только отстань, – я с трудом возвращаю себе способность дышать и обреченно машу на добившегося своего громилу.

– У меня просто новый эпизод соседских войн, – мечтательно улыбается мой горе-админ, навевая на мысли, что и его неплохо бы отправить на освидетельствование к врачу. С людьми работает все-таки.

– А еще его сталкер к нам сегодня записалась, корни подкрасить хочет, –  сдает коллегу с потрохами Ирка и показывает хмурящемуся Ваньке язык. 

 В общем, очередной день в дурдоме проходит по привычному сценарию, и мне даже лень распекать подопечных, тем более, работают девчонки с огоньком – никто из посетительниц не жалуется.

К часу одновременно с доставкой из небольшого итальянского ресторанчика, расположившегося через пару кварталов от нас, в «Кабриолет» прибывает курьер с извинениями от Меньшова, букетом снежно-белых роз и забытой моей рассеянной персоной на приеме сумочкой. Под завистливые вздохи клона Бузовой, сидящей в кресле напротив с бледно-фиолетовой смесью на волосах, я ставлю росчерк на электронном табло и делаю дыхательную гимнастику, думая, что с порочной практикой задабривания меня цветами пора завязывать. Но мой сотовый пока еще мертв, и это спасает незадачливого жениха от цветистой нотации.

Прикончив свой и Ванькин капучино, я восстаю из царства сонных зомби и вновь нахожу вкус к жизни, с воодушевлением вгрызаясь в кусок сочной пиццы из тончайшего теста. Пачкаю пальцы в оливковом масле, слизываю с губ расплавленный сыр с базиликом и разве что не причмокиваю, когда меня за рукав бесцеремонно тянут и совершенно не хотят идти по озвученному второпях известному адресу.

– Фил, ты, что, бессмертный или сохранился? – бросаю через плечо, не желая отвлекаться от чистейшего гастрономического удовольствия, и с запозданием понимаю, что администратора минут двадцать как след простыл.

– Елизавета Андреевна, можно вас на пару слов? – я совсем не узнаю тихий мелодичный голос и предполагаю, что зрение меня подводит. Потому что мнущуюся рядом с трюмо скромницу очень сложно соотнести с обычно вульгарной Калугиной.

 Без грамма косметики на бледном лице она выглядит даже моложе своих лет, а скромный пепельно-розовый джемпер с широким воротником под горло и свободные черные штаны разительно отличаются от тесных дизайнерских платьев, в которых я привыкла ее лицезреть. Она нервно трет тонкое запястье с самыми обычными часами на нем и смотрит на меня так многозначительно, что я теряюсь и совсем не горю желанием никуда ее посылать. Хоть пару дней назад в красках и рисовала для нее картины самой страшной мести.

– Я перед вами очень виновата, – блондинка говорит не громко, но уверенно, ввергая меня во все больший ступор, и запихивает в ладонь листок с каким-то адресом, пока я продолжаю изрядно тупить: – я бы хотела извиниться, приезжайте ко мне после работы. Посидим, поговорим, я салат свой фирменный приготовлю.

Качнувшись с пятки на носок, Анжелика разворачивается и уходит, оставив мне когнитивный диссонанс и ощущение, что я умудрилась угодить в альтернативную реальность. Я удивленно тру глаза и сначала хочу выбросить злополучную бумажку, от которой зудит кожа, но в последний момент передумываю и запихиваю кусок картона в карман узких светло-голубых джинсов.