Контракт на гордость

Облокачиваюсь на чуть теплый металлический бок и вытаскиваю пачку красного «Бонда» (марка сигарет – прим. автора), возвращаясь вроде как к искорененной года три назад пагубной привычке. Щелчком выбиваю сигарету и прямо под знаком «курение запрещено» затягиваюсь едким горьковатым дымом. Пытаясь причесать едреные матерные формулировки, вертящиеся в мозгу, и прощаясь с заманчивой идеей вломиться внутрь с ноги и пересчитать парочке индивидов ребра. Например, одному известному продюсеру, к которому я испытываю стойкую заочную неприязнь.

Попросить, что ли, Лилю записать меня на курсы по управлению гневом с понедельника? А, фигня. Бесполезная трата времени и денег.

Кое-как справляюсь с замашками из девяностых и собираюсь позвонить Истоминой, но не успеваю. Потому что именно в этот момент она сама выскакивает на покрытые красной ковровой дорожкой ступени и с чувством шарахает тяжелой дверью. Стекло не дребезжит, но получается все равно эффектно. Ее развевающиеся локоны, пылающие алым щеки и волочащийся по полу шлейф изумрудного вечернего платья точно достойны того, чтобы стать кадром какой-нибудь голливудской мелодрамы.

И пока она стремительно скатывается вниз, я чувствую, как губы непроизвольно растягивает довольная идиотская улыбка, а клубок из ревности и злости исчезает.

– Как хорошо, что ты приехал, – Лизка влетает в мои распахнутые объятья, трется носом о щеку, как дорвавшаяся до хозяйской сметаны кошка, и разве что не мурчит. Отчего вечер начинает играть новыми красками и больше не хочется ничего крушить на своем пути.

– Тоска смертная? – задаю вопрос, на который заранее знаю ответ, и сильнее сжимаю ладони у Лизы на пояснице. Признав, что в ее присутствии инстинкт собственника приобретает аномально большие размеры.

– Угу, – бормочет Истомина, приглаживая мою как всегда торчащую в разные стороны шевелюру, и, заметив рядом с носком ее туфли окурок, укоризненно качает головой: – Саша!

– Горбатого могила исправит, – смеюсь я и не отказываю себе в удовольствии показать выбравшемуся на улицу Меньшову воображаемый фак.

Глава 25

Лиза, за несколько часов до описываемых событий

Люди говорят одно, а делают другое —

это один из самых забавных спектаклей,

которые предлагает нам жизнь.

(с) «Малый уголок», Уильям Сомерсет Моэм.

– Тебе, мать, конечно, виднее, – Васька снова сидит у меня на кухне, болтает своими длинными стройными ногами и уминает который по счету блинчик с вареной сгущенкой, пока мне кусок в горло не лезет. – Но Волков точно все правильно поймет?

Я обреченно закатываю глаза и продолжаю мерить небольшую комнатку рваными шагами, чудом не путаясь в полах длинного темно-зеленого платья с высоким разрезом на левом боку.

– Надеюсь, – устав от пустой беготни, я вскарабкиваюсь на подоконник и подтягиваю колени к груди в то время, как Аленка недовольно цокает языком.

– Но почему?

– Потому что я привыкла держать слово, – ехать на мероприятие с Аликом с самого начала не казалось мне слишком хорошей идеей, но я по-прежнему чувствую себя обязанной перед ним. Дурацкий характер.

Васька морщится, крутит пальцем у виска и смешно дует на горячий какао, я же пытаюсь нанести макияж на скорую руку. Под окном сигналит какой-то автомобиль, на столе разрывается телефон, а у меня стрелки пляшут вкривь и вкось. Поэтому, плюнув на это гиблое дело, я быстрым движением удаляю с века подводку. Придется тебе, Меньшов, терпеть меня не накрашенной.

Потискав на прощание не поправляющуюся от сладкого и мучного ведьму-Аленку, я торопливо спускаюсь вниз, чтобы столкнуться с белым великолепием, кое-как втиснувшимся в наш двор и вызвавшим ажиотаж у местных гопников и бабулек. Алик не стал изменять себе и арендовал белый лимузин с зеркальной крышей. И пусть я бы предпочла что-то менее броское, но кто бы меня спрашивал.

 – Привет, – передо мной галантно распахивают дверь и помогают опуститься на кремовое кожаное сидение, заботливо отряхивают край платья, собравший пыль с асфальта, а я не ощущаю ничего, кроме холодной вежливой благодарности. Видимо, всему виной Волков и его всеобъемлющее влияние на меня и мою жизнь.

– Здравствуй, – улыбаюсь краешком губ и принимаю букет на этот раз оранжево-желтых роз.

– Насчет перерыва, – начинает, было, Меньшов, а я перекладываю цветы и отвлекаюсь на свежий алеющий порез на указательном пальце. Шиплю, слизываю кровь с кожи и пропускаю половину чужих слов мимо ушей.

– Я была абсолютно серьезна, Алик, – подтверждаю свои намерения, отодвигаясь, и утыкаюсь взглядом в окно, рассматривая проносящиеся мимо огни.

– Хорошо, к этому разговору мы вернемся позже, – мягко соглашается собеседник, не пытаясь сократить разделяющую нас дистанцию. – Только прессе об этом ничего не говори, пожалуйста.

Я помню, как много для него значит репутация и как тщательно он продумывает всякие пиар-кампании, и не собираюсь совершать никаких диверсий. Ровно до того момента, пока не осознаю весь масштаб «скромности» вечеринки, на которую меня притащили.