— Ваша братва, слыхать, возится там с Полигоном, а вы, как всегда, к девкам, — заметил Назар, задетый обидным словечком «ковбоев». Какой он к чертовой бабусе оруженосец? Он вольный казак не за плату, как вот эти жевжики — юнкера, которые даже толком не знают, чего они хотят. Ради родной Украины, которую сотни лет топтал царский сапог, он со всей охотой согласился после обычной смены в пекарне нести службу казака в Печерском курене.
В школе он частенько слышал ехидные слова. И от школьников, и даже от учителей: «Говори по-человечески, не лопочи…»
…А через шо? Шо не хочу по-ихнему выпинаться. А мне по душе то, как я говорю.
Вот покончат с Керенским, со всеми этими охотниками до нашего хлеба, до нашего сахара и сала, до нашего угля, — то и всем станет легче жить. И хлеборобам, и матросам вот на этом «лапте», и слесарям в «Арсенале», и, конечно, пекарям. Знаменитый киевский инженер, сам Михайло Ковенко, не раз говорил об этом. И как? Не на суржике. Не зря под его рукой в самом только Киеве уже набралось шестнадцать куреней «вольных казаков»…
Вот только бы закрепиться… Завтра с утра заступать в смену. А ради святого дела он, Назар, ночь не поспит. Рядовой под командой чотаря Горация, он вместе с куренем пойдет занимать банк. Пока там Красная гвардия сцепилась с юнкерами и донскими казаками, они потихоньку, без боя, без драки, наложат свою лапу на все железные кассы Киева.
«Вольным казакам» нужна своя держава, а державе нужны гроши…
Пока там их курень вместе с полком Сагайдачного пошурует на Печерске, другие пятнадцать куреней без шума и без крови займут телеграф, электростанцию, водопроводы, вокзалы, депо, аэродром и, конечно, все мосты. А одна сотня из Печерского куреня этой ночью рванет на Зверинец к артиллерийским складам. Говорят, будто есть уговор между верхушкой и штабом — двадцать седьмой полк Временного правительства снимут с охраны склада. Пока там донские казачки будут возиться с бунтовщиками, «вольные казаки» и гайдамаки запасутся всем нужным. Ничего не скажешь — сильная голова у этого Ковенко. Не инженер, а прямо генерал Брусилов…
— Эх, Назарка, эх, пан казак!.. — ответил, манерно сокрушаясь, один из переодетых юнкеров. — Не зря сказано: дурак свят, в нем мозги спят. Было времечко, навалится досада — куда? К «Семадени», к «Жоржу», к «Франсуа». А больше всего в наш тихий причал «Пей до дна». Таким, как ты, Назарка, туда ходу не было, вот спроси своего молочного брательника, главного заводилу в том святом причале. А с нынешней, брат, досады — дорога одна… Только, разумеется, не в Аргентину. Поумнели… Не желторотые гимназисты…
В кругу посвященных тот «тихий причал», тот притончик назывался «салоном Солохи». Солохой веселая артель окрестила демонической хватки хозяйку уютного особнячка в глубине одного из дворов Меринговской улицы. Это по ее принципу подбирались кадры: дамы — не моложе тридцатки, кавалеры — не старше «очка» (двадцати одного). Первые — лишь из «сливок общества», вторые — любого сословия, лишь бы с офицерскими погонами. Согласно строгому ритуалу бдения начинались с артельного чтения при свете тусклой восковой свечки обязательного акафиста:
Пан чотарь осмотрел с головы до ног своих старых друзей по Печерской гимназии, по «салону Солохи», на секунду сосредоточил взгляд на их элегантных плащах, на новеньких фибровых саквояжах. Потом выпалил:
— Что, добродии, виноват, господа, смываетесь на Дон?
— А куда же еще? — с горечью прозвучало в ответ. — Наших вот-вот Полигон раздолбит. В доску. Хоть и держатся еще крепко в городе наши бравые юнкера, а выходит неустойка. С нас хватит… А еще по пути туда один хромой солдат нас предостерегал. Наши же за это его утопили… После горькой баталии с полигонщиками мы у знакомых мамзелек там же, в Дарнице, переоблачились. Только бы успеть на ростовский ночной. Слыхать, с утра «товарищи» начнут бастовать. Авось сойдем за студентов… Проскочим.
— Тот ушлый солдат вынырнул. Чтоб утопить человека как следует — и то у вас кишка оказалась тонка… А рано вы нас покидаете, господа, — заявил с укором Гораций. — Игра только начинается.
— Для игры нужны партнеры. А кто у нас? Одни пешки. То склоняются к вашей раде, то к красным, то к Александру Четвертому — Саше Керенскому. Где вожди?
— А инженер Ковенко! — не растерялся Назар.