Контрудар (Роман, повести, рассказы)

Иной мир, иные дали, иные перспективы никому не вскружили голову. Газеты и листовки напоминали воинам-освободителям: «Помните — хозяином галицкой земли являются только галицийские рабочие и селяне…» А коммунисты-галичане звали своих земляков под ленинские знамена громовыми словами Ивана Франко:

До відважних світ належить.К чорту боязнь навісну!

В любой атаке (а их было немало, от Хмельника до Карпат), когда в крепких руках Назара блестел острый казачий клинок, ему все мерещились лощеные господа в рогатых кашкетках, которые обжирались на слободке у пани Ядвиги. И его рука не знала устали.

В Збараже он увидел своими глазами, как комиссар третьей бригады Альберт Генде-Ротте, чистокровный лодзинец, ткач, лихо рубил стрелявших в него офицеров-пилсудчиков. И киевский пекарь понял, что родство по духу бывает крепче родства по крови…

Довелось ему слушать командира третьего полка червонных казаков Ивана Фортунатовича Хвистецкого, домбровского шахтера. Тот говорил: «Не такое это простое дело… Пшя крев! Сколь я пролил крови легионеров и в Проскуровском рейде, и на Збруче. Один у нас с легионерами язык, одна родина, один народ. И все же… Вот ради счастья этого самого народа, всех его рабочих и всех его хлопов, в любом бою голос крови не глушит во мне голоса пролетария…»

Комиссары без конца внушали бойцам известный лозунг: «За нашу и вашу вольность!..»

Тогда Назар вспомнил о несчастных пекарях. Их вышибли из цеха, чтобы освободить место «своим». И, как бы чувствуя и свою вину, он совершенно по-иному стал относиться к тем легионерам, которые попадали в плен или же сами сдавались вместе с оружием.

Это было за две недели до форсирования Збруча. По жесткому требованию Пилсудского генерал Роммер бросил свою ударную группу через Староконстантинов на Шепетовку против Буденного. А Примаков, расшатав тыловые подпорки пилсудчиков, уже вел свои полки от Черного Острова на встречу с колоннами Роммера, чтобы тем обеспечить победный марш Конной армии на запад. Вот почему легионы Роммера, не достигнув цели, устремились к Збручу. Но это еще была внушительная сила.

На 6-й полк червонных казаков, заночевавший в Михеринцах, навалились легионеры. Отсекая все пути отхода, они открыли беглый огонь из множества пушек.

Потребовался шустрый и отважный казак, чтобы связаться со штабом дивизии. Назвали разведчика Турчана.

Кое-кто шепнул: «Пиши пропало!» И еще прокомментировал эту бездумную реплику: район кишит «вольными казаками», союзничками панского войска. Да, кишел, но… накануне целая бригада «сечевых стрельцов» в австрийских кепи повернула штыки против панских легионеров.

Спустя два часа Назар Турчан вернулся. Не без труда нашел он начдива. Примаков тут же, выслушав посланца, двинул на выручку отрезанным солидную силу.

На обратном пути разведчик Шестого полка встретил своего земляка.

Это случилось на лужайке бойкого придорожного хутора. Известно — казака взбадривает походная труба, когда она голосисто выводит: «Тревогу трубят, скорей седлай коня!..», или же: «Всадники, други, в поход собирайтесь» — этот мелодичный сигнал, зовущий седлать боевых коней, или же веселый призыв: «Бери ложку, бери бак…» Казак оживляется и тогда, когда он слышит хрипловатый, по-отечески заботливый голос старшины: «Закуримо, хлопцы, шоб дома не журились!» Но прежде всего казак схватывается в тревоге, уловив беспокойное ржанье своего боевого коня. Караковый, весь в поту, скакун Турчана протяжно заржал, лишь выскочив на бугор, прикрывавший хутор с запада.

В первый момент та встреча ошеломила обоих. Прильнувший пересохшим ртом к глечику молока, легионер сразу даже обрадовался, а потом, побледнев, застучал зубами о края посудины. Назар напомнил ему популярную у легионеров поговорку: «Пей, пан, млеко, червонный казак далеко!»

Оба нет-нет да оглядывались по сторонам. Район между линией Проскуров — Волочиск и рекой Икопотью представлял собой как бы слоеный пирог с густой начинкой из щегольских конфедераток, мятых кепи, выцветших картузов и грозных овчинных папах. Тот легионер отдал бы много, и даже переполненную кронами и марками офицерскую сумку, лишь бы появилась откуда-либо хоть одна рогатая кашкетка или одно мятое кепи. Но лихо отступавшие к Збручу конфедератки и кепи уже ушли далеко от затерянного в глухом урочище хутора.

Но вот пилсудчик с Предмостной слободки, помня простодушие бывшего дружка, начал постепенно приходить в себя.

Напыжившись, стал тому втолковывать, что он как раз и послан генералом Роммером на переговоры к начдиву червонных казаков.

Но эти слова лишь рассмешили разведчика. И нашел же чудак Гараська, чем «обмахорить» его, Тертого Калача!..

Вот тогда Гораций вспомнил о своей полевой сумке. Не помогло.

Назар не без ехидства бросил пленному: «А може, Гараська, там не гроши, а мура? Помнишь киевских веселых девчат? Сунул ты им фальшивых керенок и еще обложил с третьего этажа…»

По старой памяти бывший чотарь попробовал даже цыкнуть на своего покладистого «оруженосца». Но зря…