Копье и кость

За окном виднелся алеющий закат. Багрово-красный, словно Творитель Мира перевернул своей могучей десницей шар земли, и тысячи рек, пересекавших поля сражений во всех уголках света, потекли по небу. Словно кто-то затянул свод Этана багряными стягами дикарей-скахиров. Словно Богиня-Мать порвала на лоскуты темно-алое одеяние и сбросила покровом в мир людей.

К небу взвивались клочья дыма – последние следы отполыхавших пожарищ и пепелищ. Вот она, страшная цена гордыни и упрямства.

В просторной комнате с видом на разрушенный город собралось немало мужчин – почти все стояли в боевой готовности, держа руки на мечах. Шестеро сидели за массивным столом – победители и побежденные. На столе находились письменные принадлежности и большой развернутый лист пергамента. Переговоры длились уже несколько недель.

– Волею моего отца я обязан предложить тебе выбор: смерть или плата. Хотя поверь, будь решение за мной, вы оба умерли бы самой мучительной смертью из всех возможных. – Сарват посмотрел на орсовского владыку Алая и его сына. Два ублюдка, посмевших посягнуть на его родину; две головы, по прихоти и подлости которых проливали кровь и гибли его друзья, родичи, товарищи. И этим тщедушным псам обещали его сестру?! – Ну! Решай, бывший владыка! Ты согласишься платить нам дань или все же позволишь убить вас и выжечь раскаленным мечом клеймо Адани и Архона на теле своей страны?

– Ты его уже выжег. То, что ты предлагаешь, и так равносильно смерти. Нам нечем платить такую дань. Вы все разграбили и сожгли.

– Мы всего лишь забрали то, что вы разграбили и вывезли из наших земель! Вы же почти два года вели войну на какие-то деньги, так найдите еще!

– Сумасшедший дерзкий мальчишка.

– Дерзкий из нас ты, – констатировал девятнадцатилетний Сарват, – если не понимаешь, что, стоит мне повести бровью, и тебе отрежут язык.

Молодой человек посмотрел на ближайшего к Алаю сподвижника и едва заметно взметнул бровь. Тот с легким характерным свистом выдернул кинжал из ножен и вонзил его в стол близ королевской руки – для пущей наглядности. Алай даже глазом не моргнул. Гвардеец вытащил клинок и, убирая в ножны, разочарованно хмыкнул.

– Хватит тянуть время! Кинжал или перо, старик? – спросил Сарват.

Чертов сукин сын, признал царь и молча поставил подпись. Отложил перо и уставился на Сарвата. Тот казался удовлетворенным.

– Когда я получу обещанное?

Параллельно с вопросом один из гвардейцев царевича свернул договор, перевязал его тесьмой и передал господину.

Владыка Орса говорил ровно:

– Золото, зерно и скот соберут за два дня. Через закат обозы будут готовы.

– А люди?

– Тогда же.

– Я бы хотел видеть, что повезу домой, о плодовитый царь.

– Поговорим об этом позже.

– Нет, сейчас!

– Потом, – шепнул Сарвату на ухо одноглазый Данат. – Вы и без того достаточно унизили его величество.

– Есть за что, – буркнул Сарват, но спорить не стал. – Что ж, можете отдыхать, мои стражники проводят вас до покоев и будут неусыпно охранять царский сон. Ужин вам доставят через пару часов.

Сарват поднялся и проводил Алая с сыном и конвоем до двери. Когда шаги врагов стихли, генерал, осадивший царевича несколько минут назад, подошел к нему ближе и положил руку на плечо:

– Не перегибай палку, сынок.

Не оборачиваясь, Сарват кивнул.

– Пора убираться отсюда, – добавил еще один из начальников. Остальные соглашались.

Молодой человек, угрюмее тучи, сжав зубы, ложкой скоблил по дну тарелки, полной жаркого. Так, будто норовил проскрести в ней дырку. Время от времени поднимал глаза от варева и смотрел на отца, который с поистине завидным спокойствием и какой-то нарочитой тщательностью опускал свою ложку в жаркое, зачерпывал меру и отправлял в рот. Потом, отвлекаясь от отца, юноша окидывал глазами их новую комнату – одну из тех, в которых еще пару недель назад спали незамужние девицы мелкой придворной знати. Кровать здесь стояла одна, но большущая, человек на шесть, и было чувство, словно вместо одеял и пледов застилали ее соломой. Комната располагалась в дальней части северного крыла замка, и юноша слышал, как щели в стенах, противно воя, задувал ветер. Казалось, он приносил с собой с улицы запах страха, голода, крови и гари.