Копье и кость

Никому не стоит быть свидетелем того, что случится в ближайшее время. Все равно, что именно случится. Ему, Гистаспу, доводилось заставать роды собственных родственниц – зачастую, конечно, за дверью роковой комнаты, неоднократно. Но солдатам, которые видят в Бансабире воплощение Кровавой Госпожи Войны, не надо ни слышать, как рождается ее ребенок, ни видеть ее мученической смерти.

Лигдам торопился. Гистасп тоже.

Множество людей сгрудились возле шатра, рассевшись прямо на земле. Когда Гистасп спрыгнул с коня, из-за занавесей донесся утробный рык…

Гистасп со скоростью пущенной стрелы подлетел к укрытию и рванул полог.

На застеленной войлоком земле без единой кровинки в лице лежала Бансабира.

Гистасп выдохнул и сумел распознать остальное. Под спину танше уложили пару мешков и какие-то пледы (будь славен запасливый Лигдам). Рядом сидел Раду и трясущимися руками вытирал танше лоб. Одесную стоял походный котелок с водой.

– Что ты делаешь, идиот?! – Гистасп был сам на себя не похож.

– Мы… никто из нас не рискнул… да и… что мы знаем? – попытался оправдаться увалень.

Конечно, никто из них не рискнул притронуться к танше, которую всю ломает от адской боли даже без малейшего прикосновения, зло подумал Гистасп. Конечно, ни один не посмел ее раздеть! Кретины!

– Гистасп? – протянула Бану в промежутке между приступами. – Как?

– Все в порядке, тану, скоро прибудут лекари.

Но ничего не было в порядке – Бансабира опять выгнулась дугой, становясь почти на лопатки от болевых судорог.

– Я не понимаю, господин. Еще же целый месяц… – Раду выглядел оглушенным.

– Как давно?! – гаркнул Гистасп.

– Еще же мес…

– КАК ДАВНО У НЕЕ СХВАТКИ?!

В шатер ворвался Вал.

– Мы точно не знаем, командующий, – ответил охранник, пытаясь держать себя в руках. Он коротко объяснил ситуацию четырехчасовой давности. Гистасп обезумел – сколько она мучается в действительности!

Он был готов своими руками отрубить Раду сначала все пальцы на руках и ногах, потом руки и ноги, потом отрезать язык и выколоть глаза и только потом отрубить голову. Но вместо этого приказал Валу вывести «вон отсюда этого» и быть на подхвате. Воды нужно больше. И пусть остальные разведут костер, чтобы прогреть ее.

Когда Вал вернулся, Гистасп попросил его поддерживать тану со спины. Сам сел прямо перед таншей. Игнорируя женский крик, подхватил ноги под коленями, расставив их в согнутом положении, устроился четко между и, стиснув зубы, со всей силы рванул ткань штанов на бедрах. Будь что будет.

Вал, в кои-то веки покрасневший, отвел глаза. Впрочем, долго отворачиваться не вышло. Когда Бансабира осталась без части одежды, Гистасп охнул, заставив Вала вздрогнуть. На алебастровой, даже слегка голубоватой коже оголенных бедер буквально горели багряные пятна.

Гистасп велел Валу подать один из пледов, на которых прежде лежала голова танши, и накрыл Бану паховую полосу. Собрав все мужество, он положил руки на колени вздрогнувшей женщины:

– Давайте, тану. – Благослови, Праматерь. – Все будет хорошо. – Если сейчас сюда придет хоть кто-нибудь, кто знает, что делать. – Я знаю, вы справитесь. – Ничего я не знаю!

Гистасп откровенно паниковал, но тану сейчас явно нельзя об этом знать. Должен же хоть кто-то здесь создавать видимость того, что все идет как положено, согласно распорядку. Должен же хоть кто-то внушать уверенность в том, что все так! А кроме него на такие трюки способна только та, между чьих ног он ждет сейчас судьбу двух танских домов.

– Тану, пожалуйста, – успокаивая, упрашивал Вал. Гистасп только безотчетно сильнее сжимал танские колени и призывал тужиться, внутренне содрогаясь от каждого крика, срывающегося то в визгливый вопль, то почти в звериное рычание.

Без малого тридцать человек снаружи молились, хотя все, кроме новичков, старались сохранять каменные лица.

Когда у бивака спешился тан Сабир с главным лекарем Пурпурного дома и Даном Смелым, перевалило за полночь. Он не видел ни одного человека из тех, кто его приветствовал. Ворвавшись в шатер и застав у ног дочери Гистаспа, настолько хмурого, что казалось, будто лоб ему свело судорогой, Яввуз тихо выдохнул «Бану» и едва не упал через порог.

– Позвольте, – сориентировался врач. – Поможете мне, – сказал он та́ну. Вала и Гистаспа выставили на улицу. Первый был белым как полотно, второй держался увереннее.

– Гистасп, – рвано гаркнула Бану, хватая ртом воздух. Мужчина обернулся у выхода. – Гистасп останется.

Сабир не то что не возражал – ему вообще было наплевать на все, кроме спасения той, чья спина теперь упиралась в его колени. Гистасп не думая ни минуты вернулся, сел рядом и взял таншу за руку.

– Постарайтесь, тану. У вас ведь еще полным-полно дел. – Он постарался ободряюще улыбнуться. Теперь это было легче, даже несмотря на ее искаженное болью лицо.

Гистасп продолжал болтать что-то успокаивающее, как и раньше. Пока лекарь не заявил:

– Да что вы так кричите, тану?! Я уже вижу головку. Все идет как надо. Придите в чувство, северяне должны сносить боль мужественно!