Коридор

Бабушка Циля Абрамовна около окна сидит‚ на улицу не спускается: совсем плоха бабушка. На восьмом десятке перенесла войну‚ эвакуацию‚ арест сына Гриши. Пропал сын Гриша – ни привета‚ ни ответа‚ и семья его пропала. Жена Гриши с детьми-двойняшками поехала в отпуск‚ к родным под Житомир. Шестнадцатого июня из Ленинграда выехали. Так все втроем и исчезли. Только телеграмма осталась‚ стандартный бланк: "Доехали благополучно. Целую‚ Софа". После войны Софья Ароновна ездила туда‚ выспрашивала‚ по домам ходила: никто женщины с двойняшками не помнит. Всех‚ говорят‚ евреев немцы вывезли‚ с двойняшками и не с двойняшками. Тем и кончилось: отца тут извели‚ детей там. Сидит бабушка Циля Абрамовна весь день у окна‚ на улицу смотрит‚ дальше стекол не видит. Слеза в глазу постоянная‚ не от болезни слеза – от жизни. Капают бабушке полезные капли‚ а толку нету: ни молитвенник почитать‚ ни Манечку разглядеть.

Выросла Манечка‚ стала совсем взрослая. Учится в консерватории‚ на втором курсе. Как говорит профессор‚ таланта нет‚ но одаренность явная и работоспособность фантастическая. Скромное платье‚ черная коса‚ прямой взгляд – скромная Манечка и целомудренная. Приходит к ней кавалер – серьезный мальчик‚ студент‚ будущий инженер. Она его в музеи водит‚ на выставки‚ на концерты органной музыки: прививает культуру представителю технической интеллигенции. Если он первым в дверь проходит‚ она останавливается‚ замечание делает: "Натан‚ вернитесь!" Он возвращается‚ дорогу ей уступает. Странный какой-то кавалер‚ вся квартира ему удивляется. Придет в гости‚ сядет в углу‚ а Манечка на скрипке играет. После обеда наденет фартук‚ идет на кухню посуду в тазу мыть‚ а Манечка опять играет. А то наступит тишина подозрительная‚ в комнату войти неудобно. Чем это они занимаются? А они ничем не занимаются. Они книжки читают. Под вечер выйдут на бульвар и прогуливаются‚ и разговоры серьезные‚ и расстояние между ними – будто незнакомые. Ждет Софья Ароновна развития событий и не знает‚ радоваться или горевать. Подозрительный молодой человек‚ совсем без эмоций‚ и не волнуют его‚ вроде бы‚ Манечкины прелести. Бывали такие случаи‚ – знает Софья Ароновна‚ – распадались от этого семьи‚ и переживает она‚ ночи не спит‚ не знает‚ что делать‚ как выяснить‚ с кем посоветоваться...

Дядя Паша и тетя Шура‚ Нинкины родители‚ после войны пошли на повышение. Тетя Шура – на родной фабрике председатель фабкома. Дядя Паша – директор клуба. Тетя Шура в бостоновом синем костюме‚ ватные плечи‚ как эполеты‚ туфли на широком каблуке‚ часы циферблатом вниз: деловая женщина‚ бабий атаман. Раньше была бригада – десять баб‚ теперь фабрика – четыреста. И на свадьбе у них гуляет‚ и на поминках плачет‚ и с трибуны может‚ и резолюцию. Всего попробовала. От этих заседаний-совещаний появилась у тети Шуры интеллигентная бледность‚ да новый бостоновый костюм залоснился сзади: хоть перелицовывай через год. Горит тетя Шура‚ разрывается на части‚ неуемную свою энергию отдает общему делу‚ и коллектив – четыреста баб – очень ее поддерживает. Приглашали тетю Шуру на радио‚ брали интервью. "Нам бы ясли и детский сад‚ – сказала она в микрофон. – Матерям детей оставлять не с кем. Матеря на работе‚ а сердце болит..." – "Это‚ наверно‚ межведомственные разногласия?" – спросил корреспондент. "А кто ж его знает... Нам‚ главное‚ ясли и детский сад. Матеря на работе‚ а дети без присмотру шаландаются..." Потом она расстелила генеральный план фабрики‚ объясняла с гордостью: "Здесь будет цех и здесь цех. А здесь детский сад и ясли. И еще детский сад... И еще ясли..." Через неделю на фабрике включили радио‚ слушали своего атамана. "Мы стоим у генерального плана фабрики‚ – бойко начал корреспондент. – Что вы собираетесь строить‚ товарищ председатель?" – "Здесь будет цех и здесь цех‚ – на всю страну гордо сказала тетя Шура. – А здесь детский сад и ясли. И еще детский сад... И еще ясли..." Всё сказала‚ что будет‚ а чего нету – ни полсловечка. Будто всё у них есть – завались и с избытком. Всем матерям понравилось выступление: не подвела‚ не уронила‚ не посрамила – прославила на весь мир. А дети‚ что ж дети? На то и сердце у матери‚ чтоб за детей болело.