Долгое молчание. Гудини поднялся ко мне по лестнице и устроился у меня на коленях. Чтобы лучше слышать, я тихонько соскользнула ступенькой ниже.
– От кого он нас защищал? – спросила мама.
Дядя Дерек ответил не сразу.
– Куини и её банды. Тех, кого не поймали.
– Куини? – голос мамы прозвучал грустно. – Я боялась, что ты это скажешь. Мне хотелось думать, что она лишь плод чьего-то воображения, но, увы. Я могла её где-то видеть, Дерек? Относительно недавно?
Кто-то начал что-то нарезать на доске. Звуки ножа эхом взлетали вверх по лестнице.
– Да, думаю, что могла. И она не плод чьего-либо воображения, – сказал дядя Дерек. – И она не уехала в Южную Америку. Все её двести фунтов живы и здоровы, и смотрят телевизор, на экране которого сплошь наши лица.
– Откуда ты знаешь? Мне казалось, её никто никогда не видел? – спросила мама.
– Последние пару дней я наводил справки, задавал вопросы, поговорил со столичной полицией. И я уверен, что это она.
– Разве нет никого, кто дал бы против неё показания?
– Дал против неё показания? – рассмеялся дядя Дерек. – Даже не мечтай. Человек, который рассказал мне, как она выглядит, попросил обеспечить ему защиту. Мне никого не заставить выступить против них в суде. Я должен взять их с поличным.
– То есть это она ограбила нас? – уточнила мама.
– Её брат, – ответил дядя Дерек. – Её брат, шофёр.
Ты почти у цели
Дядя Дерек велел нам оставаться дома. Что было ужасно обидно, так как сегодня был самый жаркий день лета. С другой стороны, у меня не было желания столкнуться нос к носу с Куини и её братом, если это действительно они.
Я не сказала Элли о подслушанном мною разговоре. Не хотела пугать её. Хватит того, что напугана я. Пусть хотя бы она будет нормальной.
– Но почему, папа? – спросила Элли.
Дядя Дерек потрогал усы.
– В городе замечены сомнительные личности. Будет лучше, если вы пока останетесь дома. – С этими словами он опустил жалюзи, не давая солнцу превращать спальню в пекло, хотя та уже как будто кипела и провоняла тёплым стиральным порошком.
Элли лежала на полу, уставившись в потолок. Я зацепилась ногами за край верхней койки и повисла вниз головой. Мои волосы почти касались пола.
– А где мама? – спросила я.
– Внизу, с Сидом, – ответил он. – Я буду в саду.
– Хмм, – сказала Элли, протягивая руку к куче журналов.
Она принялась пролистывать их. Я поискала глазами, чем бы мне заняться. Я даже подумала о французском вязании, но у меня не было пряжи.
Поэтому я отцепилась от койки и сползла на пол. Из-под кровати торчали отцовский альбом и конструктор с пластиковым самолётиком.
Я ногой подтолкнула конструктор к Элли. Она фыркнула и высыпала кусочки пластика в открытый журнал.
– Это всего лишь самолёт. Почему твой отец оставил тебе этот конструктор? Чтобы ты смастерила самолёт?
– Не знаю, – ответила я.
– Есть клей? – спросила она.
Я указала на верхний ящик комода. Элли взялась рыться в ворохе штанов, носков, значков и всякой всячины, что была свалена в ящик.
– Нашла, – произнесла она, вытаскивая жёлтую трубку, покрытую коркой клея.
Я открыла альбом и в миллионный раз изучила его содержимое. Я уже практически выучила его наизусть.
Его первая половина была полна рассказов о возвращении пропавших предметов, вторая – историй о подарках благотворительным организациям. То там, то сям папа вклеил кучу случайных вещиц, таких как обёртка от пирожка или билет.
– Вот, готово. – Элли склеила модель. – Но мне кажется, здесь слишком много деталек для одного самолётика.
Я посмотрела на альбом.
– Ну почему, папа, почему?
– Что? – недоуменно спросила Элли.
– Ничего, это я сама с собой.
Но на странице, на которую я в данный момент смотрела, было кое-что странное.
Папа пронумеровал страницы. Это страница номер девятнадцать, и он нарисовал внутри девятки несколько маленьких глазиков, которые смотрят вниз, на нижнюю часть страницы. Я перевернула страницу. По идее, это должна быть страница номер двадцать, но нет; это была страница номер двадцать два. Страницы двадцатая и двадцать первая отсутствовали.
Напевая себе под нос песню группы «Take That», Элли принялась греметь конструктором.
Я пригляделась к краю страницы. И увидела, что два листа слиплись. Мои ногти всегда были слишком длинными, и миссис Гейтон вечно отчитывала меня за них, но на этот раз они мне пригодились. Я сунула ноготь большого пальца в крошечную щелку. Раздался еле слышный треск. Что это? Крошится засохший клей? Я сунула в щель ноготь указательного пальца и потянула.
И вновь треск.
Страницы расклеились, и между ними… фото папы со мной на плечах. Большое фото, крупным планом, и оно не было приклеено.
Я впилась в него глазами. Я никогда не видела этого снимка раньше. Но он явно был сделан здесь, у нас дома. На фото был виден угол дома, а на заднем плане – диспетчерская вышка аэродрома. Живые изгороди были густыми и зелёными, а небо – голубым. Должно быть, это летний день.
Я взяла фотографию и посмотрела папе в глаза, весёлые, сияющие глаза, искрящиеся жизнью и смехом. А потом я перевернула фото.
Моя дорогая Скарлет,