Король Крыс

После инъекции пленник пришел в чувство. Сперва попытался подняться, а когда не удалось, пробормотал какое‑то ругательство и затих.

Сейчас оклемается, — прокомментировал садист и виновато заморгал, будто бы в том, что Минька не сразу пришел в себя, была его вина.

И действительно, через минуту внуковский пришел в себя окончательно. Приподнял голову, вперив мутный взгляд сперва в Прозектора, а затем в Лютого. Несомненно, Минька сразу понял все, и глаза его подернулись липкой пленкой животного ужаса.

Садист вновь обернулся к Сытому: мол, сам будешь допрашивать?

Тот кивнул и, поднявшись с кресла, подошел поближе. Постоял, покачал головой, а затем, недолго думая, ткнул тлеющей сигаретой в ребра.

А–а-а–а!!! — заорал парень, и его вопль многократным эхом пронесся под сводами пыточной.

Ну зачем же так, — с профессиональной непосредственностью вздохнул Прозектор. — Надо доводить его до кондиции постепенно, аккуратно, наращивая ощущения боли и страха. Давай, лучше я буду работать, а ты спрашивай.

Видимо, авторитет Гончарова как инквизитора был непререкаем, и Сытый с явным неудовольствием отошел от несчастного Миньки.

Та–а-ак… Говори, где твои старшие обитают? — спросил он, и Лютый, стоявший неподалеку, различил в глазах говорившего злобные огоньки, как в тлевшей мусорной куче.

Не знаю, — упавшим голосом проговорил пленный. — Мы с ними только по пейджеру связываемся. Когда нужны — они нам звонят.

Сытый коротко кивнул — Прозектор, подойдя к столу, взял в одну руку огромные хирургические щипцы, а в другую скальпель. Обошел несколько раз кресло, словно примериваясь, с чего начать, и, остановившись, осторожно провел скальпелем по низу живота. Затем неожиданно резко зажал щипцами мошонку жертвы и аккуратно полоснул рядом — на коже выступила ярко–красная полоса.

А–а-а–а!!! — то ли от боли, то ли от страха быть кастрированным снова заорал пленник, да так, что у Максима заложило уши.

Знаешь, что я теперь с тобой сделаю? — сладострастно щурясь, поинтересовался садист. — Сперва вырежу одно яичко, затем другое. Представляешь, как больно будет? То- то. Потом вылью на твои яйца, а точней сказать — на то место, где они раньше были, соляной раствор. Не сильный, а то, чего доброго, от болевого шока подохнешь, а слабенький такой, пятипроцентный. — Сделав непродолжительную паузу, он опустил щипцы. — Ну что, будешь с нами дальше беседовать, а то я выполню свое обещание.

Минькина голова, нелепо дернувшись, тут же безжизненно отвалилась набок, и под кресло потекла тоненькая струйка зловонной жидкости.

Твою мать, и этот обоссался, — с неудовольствием резюмировал Сытый. — Слышь, Прозектор… ты его это… типа не очень кошмарь‑то.

Может быть, «утконосы»? — предложил садист, поигрывая изящными никелированными пассатижами с вытянутыми наконечниками. — Минут десять — и всех делов‑то. Правда, кровищи и крику будет много.

Что за «утконосы»? — не понял авторитет.

Смотри.

Приподняв голову жертвы, Прозектор осторожно засунул тонкие концы пассатижей в ноздри жертвы и тоном лектора из общества «Знание», приехавшего с выступлением в колхоз, принялся объяснять:

Очень удобная штука. Во–первых, без проблем, быстро выламывается хрящевая перегородка. Во–вторых, если я с силой разведу концы в стороны, ноздри порвутся моментально, а это очень больно. А в–третьих, очень действенно с точки зрения психологии: стоит потом привести его в чувство и сунуть в морду зеркало, как…

Да на хрен, на хрен, не надо, — отмахнулся Сытый. — Знаю я твою психологию: опять обоссытся или обосрется, чего доброго, сознание потеряет, вновь его в чувство приводить… Только время терять.

Можно током в яйца, — нимало не смущаясь, предложил мастер заплечных дел и просительно взглянул на Сытого. — Слабенькое такое напряжение… И регулировать очень удобно. Как, сделать?

Погоди, — бросил Лютый, взглянув на пытаемого.

Тот уже пришел в себя, и Сытый, распорядитель пыток, снова подошел к гинекологическому креслу и склонился над бедолагой.

Короче, так: или ты сдаешь нам своих старших, или тебя похоронят кастратом.

А может, в жопу его лучше трахнуть? — неожиданно предложил кто‑то из «быков». — Или в рот всем хором навалить за щеку. Таких пацанов замочил, падла. Поделом ему. Только зубы сперва выбьем.

Удивительно, но перспектива превратиться в пассивного педераста произвела на жертву куда большее впечатление, нежели остальные угрозы. Приподняв голову, насколько это было возможно, он произнес:

Я, в натуре, не знаю, где они прячутся! Они ведь никому не доверяют! Вроде бы Силантий в Чертаново, на улице Янгеля живет, а телка его, у которой он постоянно зависает, — где‑то в Бибирево, точно говорю.

Номер дома знаешь? — оживился Сытый.

Да нет, про Чертаново и Бибирево мне пацаны наши говорили, которые его туда возят иногда.

А адреса пацанов? Можешь назвать? Ну?

М–могу, — дрогнувшим голосом отозвался Минька, цепенея от своего страшного предательства.

А еще за тобой какие косячки водятся? — продолжил, заметно повеселев, Сытый и многозначительно покосился на Прозектора, тот по–прежнему сжимал в руках страшные «утконосы».