После этих слов поднялся настоящий гвалт. Кто-то охал, кто-то кричал, что не верит. Брехня!.. Бабы по-волчьи, страшно и тоскливо завыли на всю округу. Мужики, гомонившие до этого, притихли. У Артема по коже побежали мурашки. Но когда притащили упирающуюся Аглунью, толпа баб, словно стая диких зверей, с воплем: «Не отдадим!» сорвалась с цепи. Они тесной толпой ломанулись к пленнице. Растолкали ничего не понимающих мужиков и напоролись на древки копий дружинников. Шесть десятков воинов еле сдерживали остервенело рвущихся освободить швею женщин. Они бросались на копья, пытались кусаться, падали под ударами древков и ползли к ногам воинов. Дружинникам помогла выучка сражаться плотным строем. А рвущихся к швее баб не останавливали удары и раны. Они падали, поднимались, грудью шли на копья. Снова падали и, если не могли встать, с жутким, тоскливым бабьим воем на брюхе, на четвереньках ползли по измазанному грязью снегу. Артем закричал:
– Мужики, хватайте своих баб, иначе их убьют! – Его громкий крик снял оцепенение с крестьян, и они набросились на женщин со спины.
– Мозырь, уводи колдунью, и в клетку ее. В рот забейте кляп. Саму свяжите и ждите меня.
Мозырь дал команду, и колдунью быстро увели. Чем дальше она уходила, тем слабее сражались женщины. Вскоре они, обессиленные, лежали в истоптанной грязи. Турган стоящий рядом с Артемом, смог с трудом выговорить.
– Ежели бы сам не видел такое, в жизни бы не поверил. Что делать – то, милорд? – Его крепкие, натруженные руки, сжатые в кулаки, предательски дрожали.
– Что делать? – хищно усмехаясь, переспросил Артем. – Сечь баб будем. Чтобы наука им была на долгие года. И правило введем, чтобы не забывали ее. Сечь их каждую неделю в последний день у этого позорного столба. Пока не отменю наказание. А у каждого мужика над изголовьем кровати должна висеть плеть как напоминание об их предательстве.
– Мужики. – Артем снова обратился к крестьянам. Ваши бабы порастеряли ум. Его нужно вернуть. Если вы не захотите своих жен пороть, то их выпорют мои дружинники.
– То, что сейчас было, это вам позор. Не доглядели. Не управляли домом, как нужно, за то и расплачиваться будете. Задирайте жинкам подолы и хлещите их по сра… чтобы выбить из них весь срам.
По площади прошелестел возмущенный гул.
– Я себя бароном не назначал, – сурово и негромко проговорил Артем. Вы выбрали меня своим господином и защитником. Сегодня я спас ваших баб и защитил ваших детей. Кто ослушается, будет казнен у этого столба вместе с женой. Я все сказал.
И мужики, затравленно глядя на него, несмело потянулись к своим женам. Сначала один. Тот, что был раздетым, в одном кожаном фартуке.
– Ну что ж, пришло время и погреться! – как-то разухабисто и со злым смехом произнес он и стянул с порток неширокий кожаный ремень. Подошел к одной из баб, вывалянной в грязи. Резким, решительным движением задрал подол цветастой юбки. Взорам всех предстал пышный белый зад женщины. А мужик сплюнул и умело, с оттяжкой, хлестнул. Над площадью пронесся отчаянный визг. Следом к бабам повалили обозленные мужики. Они остервенело задирали им подолы. Бабы, обессиленные в схватке с дружинниками, не могли оказать сопротивления.
Засвистели в воздухе плети и ремни. Перебивая свист, над слободой поднялся отчаянный, многоголосый бабий ор…
Артем досматривать представление не стал. Он отвернулся от того, что происходило на площади и, стараясь не слушать женские визги, вопли, мольбы о пощаде, тяжелой походкой уверенного правителя пошел прочь. Его ждали другие неотложные дела.
В подвале, в клетке напротив Ремгола, лежала связанная, с запечатанным ртом красивая молодая женщина лет тридцати. Волосы черные, спутанные. Ее большие карие глаза без страха смотрели на Артема. В них не было ненависти или злобы, была обычная женская тоскливая обреченность.
Хойскар притащил табурет, и Артем взглядом его поблагодарил. Сел и тоже стал рассматривать женщину.
– Кто же ты такая? – негромко произнес он, хотя понимал, что с кляпом во рту не поговоришь. Но Артем ответа и не ждал. Он как бы рассуждал сам с собой и старался получить первые впечатления. Для него стало большой неожиданностью такая тонкая работа служителей Дракона. Он их представлял грубыми мясниками, но никак не агентами влияния. Где-то у него не вязалось. Не складывалась общая картина мироздания. Не хватало неких важных картинок в пазлах.
Женщина моргнула, в ее выражающих страдания глазах появилась слеза и покатилась по испачканной грязью щеке. Внутри Артема пробежал огонь.
«Что же я делаю! – закричали его чувства. – Она так прекрасна!» – И тут же ледяной, могильный холод остудил его. Сознание на миг померкло. Он почувствовал, что его укрыли ледяным плащом, и в ухо зазвучал мягкий чужой голос.
– Не давай ей колдовать, развей… Это частица Мары в ней. Освободи Мару, и все пройдет. – Его слегка шлепнули по затылку, и он, покачнувшись на табурете, открыл глаза.