Королева Юга

Она выпила еще текилы. Потом встала и с бутылкой в руке побрела по саду, вдоль темного прямоугольника бассейна. Оставляя позади, все дальше и дальше, слова баллады о Ламберто Кинтеро. «Шли девушки по дороге, на них засмотрелся он, – доносилось до нее. – И тут же упал, не вздрогнув, меткою пулей сражен». Она шла среди деревьев; нижние ветки ив касались ее лица. За спиной у нее затихли последние строки. «Умчался фургончик серый, журчит под мостом вода. Дона Ламберто Кинтеро нам не забыть никогда». Она дошла до калитки, выходившей на пляж, и тут услышала за собой шаги Поте Гальвеса по гравию дорожки.

– Оставь меня одну, – сказала она, не оборачиваясь.

Шаги остановились. Тереса пошла дальше и, ощутив под ногами мягкий песок, сняла туфли. Звезды у нее над головой усеивали свод яркими точками; он опускался к темной линии горизонта над морем, с шорохом набегавшим на пляж. Она дошла до самой кромки и двинулась вдоль нее, а вода заливала ей ноги. В море, на некотором расстоянии друг от друга, виднелись два неподвижных огонька – сейнеры рыбачили вблизи побережья. В дальних отблесках огней отеля «Гуадальмина» Тереса, сняв джинсы, трусики и футболку, очень медленно вошла в воду; по всему телу побежали мурашки. В руке у нее по-прежнему была бутылка, и Тереса отхлебнула еще раз, чтобы согреться: очень долгий глоток, дух текилы, ударивший в нос и перехвативший дыхание, вода по бедра, ступни, зарытые в донный песок, мягкое покачивание волн. Потом, не смея оглянуться на ту, другую женщину, что стояла, наблюдая за ней, на пляже рядом с кучкой одежды, Тереса зашвырнула бутылку в море и погрузилась в холодную воду, чувствуя, как она, черная, смыкается над ее головой. Она проплыла несколько метров над самым дном и вынырнула, встряхивая волосами и отирая воду с лица. А потом устремилась навстречу темному холоду, все дальше и дальше вперед, отталкиваясь сильными, четкими движениями рук и ног, опуская лицо до глаз в воду и снова поднимая его, чтобы вздохнуть, все дальше и дальше, удаляясь от берега, пока ее ноги не перестали находить дно и все постепенно не исчезло – все, кроме нее и моря. Этой неизмеримой массы, мрачной, как смерть, которой ей хотелось отдать себя. И отдохнуть.

Она вернулась – сама удивляясь, что возвращается. Напрягая ум и тщась понять, почему не поплыла еще дальше, в самое сердце ночи. Ей показалась, что она угадала причину в тот миг, когда вновь коснулась ногами песка – с облегчением и одновременно недоумевая, что ощущает твердое дно; она вышла из воды, содрогаясь от холода, обжегшего мокрую кожу. Та, другая, ушла. Ее больше не было рядом с одеждой, брошенной на пляже. Наверняка, подумала Тереса, решила меня опередить и теперь поджидает меня там, куда я иду.

Зеленоватый свет экрана радара выхватывал из темноты, снизу вверх, лицо капитана Черки – точнее, плохо выбритый подбородок с уже пробившимися седыми волосками.

– Вон он, – сказал он, показывая темную точку на экране.

Вибрация двигателей сотрясала деревянные переборки тесной рубки. Тереса стояла, прислонившись к косяку: толстый свитер – надежная защита от ночного холода, – непромокаемая куртка. Руки в карманах, правая касается пистолета. Капитан, обернувшись, взглянул на нее.

– Через двадцать минут, – сказал он, – если вы не прикажете как-нибудь иначе.

– Это ваше судно, капитан.

Почесав голову под шерстяной шапочкой, Черки глянул на освещенный экран радара. Присутствие Тересы сковывало его, как и остальных членов команды «Тарфайи». Это не принято, запротестовал он вначале. И опасно. Однако выбирать не приходилось. Определив положение судна, марокканец начал поворачивать колесо штурвала вправо, внимательно наблюдая за смещением стрелки подсвеченного компаса в нактоузе, а когда она заняла нужное положение, включил автопилот. След на экране радара сейчас находился точно по корме, в двадцати пяти градусах от цветка лилии, обозначавшего на компасе север. Ровно десять миль. Остальные темные точки – слабые следы двух катеров, отчаливших после того, как перегрузили на сейнер последние тюки гашиша, – уже тридцать минут находились вне пределов видимости радара. Отмель Шауэн осталась далеко за кормой.

– Аллах бисмиллах, – произнес Черки.