Королева пламени

Рива слышала, как где-то визжала женщина, ощущала, как что-то твердое бьет по лбу, как по нему сбегает теплая струйка. Рядом гаркнули по-воларски, грубые руки оттащили Риву от решетки, красной от крови. Женский крик утих, и у Ривы перехватило горло. Она вдруг поняла, что смотрит в глаза красному с пляжа, тому, кто, похоже, командовал остальными. Он перестал усмехаться и уставился на нее слегка озадаченно, чуть склонив голову — будто кот, разглядывающий что-то блестящее, незнакомое.

В глазах помутилось. Рива поняла, что усталость, отчаяние и боль сейчас уволокут ее в беспамятство. Но Рива еще нашла в себе ненависть, чтобы продержаться минутой дольше.

— Я — эльвера, — хрипло выговорила она. — Я убила вас больше, чем могу сосчитать, и не намерена останавливаться.

Когда она проснулась, то обнаружила в клетке нового постояльца. Он сидел, обмякнув, привалившись спиной к решетке. Светлые волосы упали на лицо и качались в такт движению повозки. Высокий мужчина и, судя по мускулистым рукам со множеством шрамов, привычный к войне и тяжелой работе. Руки лежат на коленях, толстые запястья зажаты тесно подогнанными кандалами. Рива вздохнула. Воистину набор терзаний для грешных душ у Отца бесконечен.

— Милорд, просыпайтесь, — сказала она и вытянула ногу, коснулась его босой ступни.

С Ривы тоже стащили сапоги, как и с него. Блондин пошевелился, но не проснулся, лишь слабо застонал. Рива ткнула в ногу сильнее.

— Милорд Щит!

Он дернулся, вскрикнул, открыл глаза. К немалому огорчению Ривы, он выглядел совершенно запуганным и растерянным. При виде нее он немного успокоился, но, осмотревшись, едва не застонал от отчаяния.

— Мне снилось, что я умер, — повесив голову, прошептал он. — Это был хороший сон.

— Вас взяли на пляже?

— Да. Нас было с дюжину. Мы уцепились за обломки. Нас носило до рассвета, потом мы выплыли на берег. Мы пошли на север, к месту высадки, но нас догнали эти.

— Охотники за рабами?

— Нет, другие. — Щит сжал кулаки, брякнув цепями.

— Люди в красных доспехах?

— Да. У нас не было оружия. Нечем драться.

Щит издал странный гортанный звук. Рива не сразу поняла, что он смеется.

— Нам дали мечи. Каждому из нас враги дали мечи, чтобы мы дрались. И я дрался… но не сумел никого спасти. Когда бой закончился, они добили раненых и взяли меня, единственного, кто еще держался на ногах. Я им показался забавным.

— Гарисай, — пробормотала Рива.

— Что? — вздернув голову и внезапно оживившись, спросил Щит.

— Когда меня схватили, так назвал меня один из красных. Вы знаете, что это значит?

Он откинулся на решетку, и на его губах появилось подобие прежней саркастической усмешки.

— Да, знаю. И это значит, что нам повезло бы, если бы нас просто убили.

Потекли ужасающе монотонные дни. Пленников не выпускали из клетки. Их рацион составляли две миски каши в день и две кружки воды, которые просовывали сквозь щель в окованных железом бортах повозки. Ложек не дали, пришлось есть пальцами. Для телесных отходов поставили ведро, и требовались совместные усилия, чтобы выплеснуть содержимое через прутья. И то приходилось выжидать, пока погонщик сойдет наземь. Тот любил вовремя хлестнуть быков, чтобы те дернулись и пленников окатило их же нечистотами.

— Красноцвет, — глядя на усеянные красными цветами поля, утром десятого дня проговорил Щит. — То есть мы где-то милях в сорока от Волара.

— Вы знаете эту местность?

— Я побывал здесь юнгой много лет назад. Я тогда еще ходил на торговце и не знал мудрости и выгоды пиратской жизни. Воларцы растят лучший красноцвет, и он всегда приносит изрядный куш — конечно, если выдержишь манеры воларцев и сумеешь договориться.

— То есть ваша ненависть к ним родилась задолго до войны?

— Нет, в те времена это было всего лишь отвращение. Я знаю, что у моего народа множество недостатков, но работорговля среди них не значится. Любой мельденейский капитан, решивший заработать на рабах, становится изгоем и лишается корабля.

Повозка замедлилась. Погонщик уставился на что-то впереди. Вскоре показался предмет его интереса: высокий столб с поперечиной наверху, похожий на виселицу. С нее свисало нечто изуродованное и бесформенное. Рива не сразу опознала в уродливом предмете труп. Ноги почернели и обуглились, словно поленья, ступни сгорели полностью, выпотрошенный живот зиял пустотой. Трудно было понять, мужчина это или женщина. Судя по лицу, наверное, все-таки мужчина. Труп изрядно разложился, лицо покрывала растрескавшаяся маска ссохшейся кожи, но рот остался широко раскрыт, зубы оскалены в застывшем крике. Смерть этого человека была крайне мучительной.

Погонщик что-то пробормотал себе под нос, взмахнул кнутом, и быки пошли быстрее.

— Казнь Трех смертей, — пояснил Щит. — Сперва причиняющий ужасные муки яд, затем сожжение, затем вырывание кишок. Традиционное воларское наказание за измену, хотя его не использовали уже много лет.

Вскоре показался другой столб. Висевший на нем труп был так же изуродован, но вдобавок казненному выкололи глаза. Рива спросила у Элль-Нестры, несет ли это какой-либо дополнительный смысл, но тот лишь пожал плечами: