Вечером они вошли в широкую бухту и сошли на берег. Места здесь были совсем иные, чем прежде. За кромкой леса зеленели лужайки, аккуратные, как газоны, но тишина стояла такая, словно люди тут не живут. Деревья стояли нечасто, как в парке, под ними не было ни палых листьев, ни обломанных сучьев. Голуби ворковали на ветвях, больше звуков не было.
Ночевать решили прямо на берегу. Элизабет зажгла костер, и все поужинали. Брюнетка кинула какой-то взгляд на разговаривающих Томаса и Люси, в разговор которых внезапно вклинился Рипичип. Люси отчего-то выглядела смущенной, а Томас улыбался. Элиз довольно улыбнулась и отвела взгляд на горящий костер. В голове сама собой заиграла та мелодия, которую играл ей и Люси мистер Тумнус. Нарнийская колыбельная.
— Эй, Том, — внезапно крикнул один из матросов. Блондин посмотрел на кричащего, и на лету поймал летящую в него свирель. — Друг, сыграешь нам?
— Ты играешь? — удивленно спросила Люси, и юноша смущенно кивнул. Колдунья с удивлением глянул на свирель в руках Тома. Тот поднес ее к губам, сыграл несколько коротких звуков, разогреваясь, а потом, глубоко вздохнув, заиграл уже по-настоящему.
Люси и Элизабет мгновенно отвернулись, а слезы предательски защипали глаза. Это была знакомая мелодия, которую они слышали почти целую жизнь назад, Люси — целиком, Элизабет же только отрывки. Эта мелодия, эта колыбельная, вилась как веревка, тонкая, но прочная. И она неизменно вытягивала из сердца те образы, которые вспоминать были особенно грустно — не только детей, с которыми им предстояло встретиться в самом конце всего пути, но и семьи Бобров, фавна Тумнуса, который стал первым другом и соратником Королей и Королев, верного грифона Корделия, служанки Нины. Все образы, так бережно хранимые под печатями любви и светлой грусти, вырвались из-под замков и вновь поселили тоску в сердце.
Люси отвернулась, смаргивая слезы, и Том перестал играть.
— Всё, давайте ложиться, — приказал Каспиан. — Завтра предстоит много сделать.
Элизабет привычно обвили руками и притянул к себе, уткнувшись носом в черные волосы. Элизабет положила руки поверх обвивших ее рук Эдмунда, и едва голова девушки коснулась покрывала, она мгновенно заснула.
***
Погода была непредсказуемой. Питер Пэванси с сожалением глянул в окно, раздумывая, пойдет ли сегодня дождь, и если да, то как долго он будет идти и какой силой. Однако свинцовые тучи, угрожающе сгущающиеся на небосводе, говорили о том, что дождь будет сильным, но, вероятно, коротким. И Питер решился выйти из дома, предварительно предупредив профессора Керка о том, что отправится в город.
— Там же вот-вот начнется гроза, — заметил профессор, заправляя свою трубку.
— Я быстро, — пообещал юноша. На его губах внезапно заиграла теплая улыбка, и он сказал. — Верхом.
Профессор хмыкнул, а потом коротко рассмеялся хриплым смехом. Питер улыбнулся и вышел из дома, провожаемый хмурым взглядом миссис Макриди, которая так и не смирилась с его присутствием в доме. Пэванси все еще представлялся ей тем маленьким мальчиком, которым приехал сюда в первый раз, сказав о том, что кроме вещей у него и его семьи только они сами. И это мнение не могло сломать даже то, что Питер превратился в прекрасного юношу, умного и очень талантливого. С самой миссис Макриди он общался очень вежливо, улыбался, заводил какие-то разговоры на отдалённые темы — как ей нравится погода, что она посоветует почитать, не разрешит ли послушать экскурсии вместе со всеми остальными. Питер Пэванси вел себя с управляющий поместья миссис Макриди почти так же, как Король Питер Великолепный к няне своей жены Нине.
Поместье Дигори Керка находилось недалеко от города — примерно полчаса пешком, и минут десять верхом. Городок был маленький, и хотя машинами там почти никто не пользовался, все с недоумением смотрели на красивого юношу, который ехал верхом на лошади. Впрочем, Питер не обращал на них внимания — он держался гордо, как и подобало Королю, которым он был и остался навсегда. Ведь кто день правил в Нарнии…