Королева. Последнее восхождение Луны (СИ)

Колдунья быстро подхватила злосчастный листок, и сжала его в ладони; бумага вспыхнула невероятно быстро, и Элизабет высыпала пепел за окно. О том, чтобы сказать Эдмунду — да и вообще кому угодно — не могло и быть речи. Это было отвратительно, неправильно, невозможно! Так грязно и порочно — она, и вдруг дочь самого заклятого врага всей Нарнии. Да, уже павшего, которого уже никогда-никогда не вернуть, и все же… Все же…

Элизабет хотелось вцепиться в свои вены и горло, исцарапать их, чтобы вся эта пагубна кровь вышла из нее, чтобы потом новая появилась в ней, и она, как птица феникс, восстала из пепла. Разве ей не было это под силу?

«А благодаря кому это было тебе под силу?» — противно шепнул голосок внутри, и Элиз не смогла его заглушить.

Единственная мысль, так настырно бьющаяся в голове — он не должен узнать, он не должен узнать! Если Эдмунд узнает, это будет конец. Конец всему, конец им, а у Элиз ничего дороже них уже не было. Она прекрасно знала цену его любви, но как бы Эд смог смотреть ей в глаза, как бы он мог любить ее, узнай о ее происхождении? Даже являясь племянницей Джадис она чувствовал себя невыносимо, лишней среди всей красоты семьи Пэванси, и Эдмунду понадобилась целая жизнь, чтобы переубедить ее в обратном. А теперь — неужели, все сначала? Да и захочет ли он, теперь…

В какой-то момент девушка остановилась посреди комнаты и так замерла. Начала дышать глубже и спокойнее, вдыхая запах моря, в котором запах гари от той бумаги — от ее лжи — совсем не чувствовался. Ей надо было что-то сделать с этим: забыть или не придавать значение. И молчать. Эта правда разрушила ее изнутри, Колдунья ощущала, как она ядом проникает под кожу, в органы, отравляя сердце. Она не могла лгать, просто не хотела этого делать, но увидеть разочарование в глаза Люси, более того — Эдмунда было бы невыносимо. Она не знала кроме них никакой семьи, кроме них не было никого, и потерять их Элизабет не могла. Потому что в действительности она не была Королевой — а лишь слабой, напуганной девочкой, которая случайно оказалась с будущими Королями и Королевами.

Раздались шаги, и Элиз повела пальцами, открывая замок. Через пару секунд Эдмунд оказался в комнате.

— Дриниан говорит, что скоро начнется буря, — сразу оповестил Справедливый, но подняв глаза осекся. — Эй, Лиз, все хорошо?

Имя всколыхнуло душу, и на поверхность стало подниматься нечто спрятанное глубоко внутри, о чем не хотелось даже думать. Элизабет улыбнулась и кивнула.

— Все прекрасно, Эд, — и стараясь не терять внутреннего равновесия, ответила. — Если не считать надвигающейся бури.

И говорила она далеко не о погоде.

Так где же, где, Любовь моя,

Вернешься ты ко мне?

К вечеру, как и предсказывал капитан, зашумела погода, и разыгралась нешуточная буря. Сначала на западе появились тяжёлые тучи. Двигались они очень быстро и вскоре заполонили полнеба. На минуту в них образовался разрыв, сквозь который просочился жёлтый свет заката, в воздухе тут же похолодало, волны позади корабля заострились, море пожелтело, словно старая парусина. Казалось, и сам корабль почуял опасность и забеспокоился. Парус то сильно надувался на ветру, то опадал. Свист ветра стал удивительно угрожающим, ужасным, а когда Эд и Элиз поднялись на корму, уже раздавался приказной голос Дриниана: «Все на палубу!» Матросы тут же принялись за работу. Крышки люков задраили, огонь на камбузе потушили и уже спускали парус, когда грянул шквал. Всем показалось, что впереди разверзлась глубочайшая яма, корабль полетел в неё, и тут же водяная гора высотой с корабельную мачту обрушилась на них. Это уж была верная гибель, но корабль взлетел на вершину горы и закрутился волчком. Целый водопад обрушился на палубу; ют и полубак напоминали два острова, между которыми бушевал бурный поток. Высоко вверху матросы цеплялись за рею, из последних сил пытаясь совладать с парусом. Оборванный конец каната тянулся рядом с ними по ветру, словно палка.

Несмотря на то, что буря грозилась несколько раз буквально убить ее, Элиз была даже рада — все время помогая матросам вместе с Эдмундом и Люси, она думала о том, чтобы не свалиться за борт, а не о злосчастной семье. За день — хотя день и ночь смешались, солнца не было, и по затянутому тяжелыми тучами небу было сложно что-то понять — она настолько выматывалась, что засыпала на несколько часов ни о чем не говоря, ни о чем не думая, но полностью этого, конечно, не удавалось — избавляясь хоть на минуту от страшного зрелища, через сон Колдунья всё ещё слышала ужасную мешанину звуков – скрипы, стоны, треск, крики, рёв и вой, которые здесь, внизу, звучали ещё тревожнее, чем на юте.