Королева Жанна. Книги 1-3

Великая Блудница, вкупе со Зверем торжествующим, напитавшись адским зрелищем, ниспровергает установления Господни, поступая во всем противно божественному разумению. И в этом есть великий признак. Возрастает число приспешников ее, и косность ее неуязвима. „Я дал ей время покаяться в любодеянии ее, но она не покаялась“ (Откровение, II, 21).

Итак, близко пришествие Антихриста, и уже выблядков его полна поднебесная. Прельщенные ложным блеском Зверя, люди поносят и гонят служителей Бога живого. Сияние Экклезии Виргинской помрачено, а воины ее ввергнуты во прах, и копья их преломлены, и нет среди поклоняющихся Зверю никого, кто хотел бы поднять эту славу. И все вы видите, где находятся те, кто не согнулся пред ликом Зверя. „Я Иоанн, брат ваш и соучастник в скорби и в царствии и в терпении Иисуса Христа, был на острове, называемом Патмос, за слово Божие и за свидетельство Иисуса Христа“ (Откровение, I, 9).

Но не ведают служащие Зверю, что власть их есть сон, и дома славы их на песке воздвигнуты, и рушение этих домов будет великое. Сроки уже указаны, и сама же Блудница, увеличивая число приспешников своих, увеличивает число ниспровергателей своих, ибо зло плодит зло. „Пал Вавилон, город великий, потому что он яростным вином блуда своего напоил все народы“ (Откровение, XIV, 8).

Бог-ревнитель отвратил лицо свое от мира и ныне желает действовать через силу. И скоро почувствуют это люди, дерзко насмехающиеся над ним, и мучения их будут нестерпимы. „Ибо пришел великий день гнева Его, и кто может устоять?“ (Откровение, VI, 17).

В этот день исполнятся пророчества, и будут моры, и глады, и землетрясения по местам. Люди будут просить скалы упасть на них, дабы скрыться от гнева Господня, но не услышат их. В этот день приспешники Великой Блудницы обратятся против нее, и конец ее будет ужасен. „И десять рогов, которые видел ты на Звере, сии возненавидят блудницу, и разорят ее, и обнажат, и плоть ее съедят, и сожгут ее в огне“ (Откровение, XVII, 16).

Придут великие очистители, через которых будет действовать Бог, и совершат суд земной, и воссияет слава экклезии Виргинской новым блеском. Поклоняющиеся же Зверю, вкупе с Блудницей, предстанут перед подлинным Судом, и день Суда будет для них днем конца мира. „Блажен читающий и слушающие слова пророчества сего, и соблюдающие написанное в нем, ибо время близко“ (Откровение, I, 3).

Итак, идите, и думайте, и говорите, и делайте. Аминь».

Среди слушавших не было ни ахов, ни стонов, ни истерических жестов — были только неподвижные, мерцающие глаза, в каждом зрачке которых отпечаталось изображение Бога-ревнителя. Потому что слушатели были мужчины, мужи, бойцы Экклезии. Они слушали своего апостола и знали, что этот человек ни одного своего слова не произносит впустую.

В 1576 году Чемию сравнялось семьдесят лет. Он не утратил ни силы голоса, ни силы мысли. Доктрина, исповедуемая и проповедуемая им, была пряма, как меч. Она гласила: «Слово Писания непреложно, и жить следует только по Писанию. Всякое отклонение от него должно пресекаться, как соблазн и ересь. Хранитель Писания есть церковь. Поэтому церковь есть первое и главное из всего, что находится на земле. Все, что согласно с церковью на земле, — хорошо; все, что не согласно с нею, — дурно, противоестественно и подлежит уничтожению».

Выражение «воинствующая церковь» он понимал буквально. Стадо Христово может быть удержано в страхе Божием только страхом, только силой. Грешен лишь тот, кто сознает свой грех, повторял он вслед за Абеляром [76], современники же его несомненно сознавали свой грех. И это сознание может привести к концу мира. Он знал это столь же твердо, как и то, что именно в руках церкви находится единственный ключ спасения мира.

Родившись в семье зажиточного горожанина в Толете, он имел возможность получить обширное философское и теологическое образование, и он не упустил этой возможности. Следовательно, он отнюдь не был невежественным и узколобым догматиком. Но он пуще всего проповедовал нищету духа, ибо это было первейшим залогом спасения мира. Он делал это с полным основанием: уж он-то знал, как трудно, погрузившись в пучины знания, победить в себе беса сомнения и свободного творчества. Но он сумел победить и не желал, чтобы тысячи и тысячи других, слабейших его, пали жертвами этого беса: по-своему он был человеколюбив.

В молодости у него были заметны черты, роднившие его с Лютером и Кальвином одновременно. Подобно Лютеру [77], он доходил до извращенной ненависти к Богу, ибо никто не мог дать ему уверенности в том, что он не принадлежит к числу осужденных: эти мысли, как и у Лютера, возникали у него под влиянием рассуждений Блаженного Августина о предопределении. Подобно Кальвину, он целыми сутками только и делал, что занимался; он никогда не шутил, и на лице его вечно была постная маска, и за это, как и Кальвина, соученики, сорванцы-школяры, дразнили его Accusa-tivus [78].