Королева Жанна. Книги 4-5

«Собственно, еще не поздно. Кинжал, пистолет — вот они, можно выхватить. Лигер деликатно смотрит в сторону. У него хорошее лицо, несмотря на то, что он лигер. Надо выбирать. Что выбирать?! Я никуда не годный министр, и вот финал. Моя королева предана мною. Я лил поповскую кровь, но не сумел уберечь от них собственной жены. Прости меня, Агнеса. Простите меня, Ваше Величество… Я больше не увижу вас. А мальчик жив и здоров. Мальчик. Наследник… Что же я стою и рассуждаю тут, когда надо действовать!..»

Принц выхватил кинжал, пистолет — и протянул их д'Эксме.

— Везите меня, куда вам угодно, — и с тяжким усилием, будто дряхлый старец, полез в карету.

Рабочий стол македонского посланника, графа Эдко, всегда заваленный бумагами, был непонятно и тревожно пуст — один нежный букет ландышей белел на огромной парчовой скатерти.

— Вы заставляете себя ждать, — сухо сказал посланник маркизу Магальхао.

— Я, ваша светлость, нахожусь на службе Ее Величества и ездил по ее поручению в Марву…

— Вашу службу, маркиз, вы можете считать законченной. Я имею приказ нашего короля — всем дворянам македонцам покинуть Виргинию. Скажу вам больше — приказ касается и меня.

Маркиз Магальхао побледнел. Сейчас он совсем не был похож на того сладколицего македонца, каким его привыкли видеть пантагрюэлисты.

— Я ничего не понимаю, ваша светлость…

— С вас не спрашивают понимания, маркиз, с вас спрашивают повиновение. Это главнейшая добродетель македонского дворянина. Все ваши соученики по Рыцарской коллегии уже выехали из Толета. Остаетесь только вы.

— Но я видел не далее как сейчас — македонская коммерческая коллегия живет прежней жизнью и никуда…

Граф Эдко слегка повысил голос:

— Меня не интересуют купчишки и жиды, хотя бы и македонские. Речь идет о благородных дворянах. Вот приказ. — Посланник отпер один из ящиков своего бюро и достал свиток, с которого свисала лимонно-желтая королевская печать. — Прочтите, чтобы у вас не было сомнений.

В приказе было только то, что уже сказал посланник, — больше ни слова, которое объяснило бы хоть что-нибудь. Маркиз Магальхао свернул лист и почтительно положил на край стола.

— Но это значит… — прошептал он, — что мы покидаем Ее Величество королеву на произвол судьбы?..

— Ваш король — Его Величество Криан Девятый, — холодно произнес граф Эдко. — То, что вы говорите, граничит с государственной изменой, вы понимаете?

— Я понимаю, — взорвался маркиз Магальхао, — я понимаю, что Македония предает королеву Иоанну, родную племянницу нашего короля! Это низость!..

— Ваши слова продиктованы юношеским безрассудством, — сказал посланник, — я не слышал их. Надеюсь, вы остережетесь повторять их в людном месте. Мы никого не предаем, мы соблюдаем нейтралитет. Слава Богу, мы порядочные люди, а не фригийцы. Я предлагаю вам, синьор, прямо от меня отправиться на свою квартиру, собраться и покинуть Толет еще сегодня, ни с кем не прощаясь. Вы намерены подчиниться?

— Да, ваша светлость. — Маркиз Магальхао резко повернулся и вышел, хлопнув дверью.

Граф Эдко смотрел на дверь, покусывая губы. Вот чертов мальчишка. Ему, по крайней мере, можно хотя бы показывать свои чувства. У господина посланника на душе тоже был не солнечный день, но он обязан был держать это при себе.

— Внезапности мы не добились, — сказал Арвед Горн, опуская подзорную трубу. — Именно этого я и ждал.

Они стояли перед рвами и раскатами Тантарского лагеря, полускрытыми утренним туманом. Батальон был еще затемно развернут для атаки. Только что вернулся связной от капитана Мерка — тот стоял наготове справа и ждал сигнала.

Горн мрачно жевал вислые солдатские усы.

— Они ждут нас. Как только мы выйдем на чистое — они откроют пальбу.

Офицеры, все закаленные ветераны, молча ждали приказаний.

— Что ж, будем атаковать, — сказал Горн. — Вперед пустим легкоконников. Все-таки первый залп они примут на себя, для них риска меньше… Все сигналы прежние. Возвращайтесь к своим терциям, господа.

Офицеры отъехали, пропали в сырых кустах. Около Горна остался один его адъютант, молоденький француз, Гектор Дювинье. Полковник внимательно посмотрел на него.

— Вам-то совершенно незачем умирать сегодня, Дювинье. Дурак я был, что согласился взять вас с собой…

Французский мальчик снял перчатку и озабоченно поднял кверху раскрытую ладонь.

— Так и есть, накрапывает дождь… Мой прекрасный плюмаж будет похож на тряпку… Граф, отец мой! — Он лучезарно улыбнулся Горну. — Пусть пропадет плюмаж — зато у них подмокнет порох!

Полковник не ответил на его улыбку.

— Дювинье, я знаю вас всего два месяца, но полюбил вас, как сына. Мне попадались почему-то одни плохие французы, и только вы — тем, что вы есть — доказали мне, что Франция — прекрасная страна… Ну, что смотрите? Много болтаю, вам странно? Должен же я поболтать хотя бы перед смертью…

— Господин полковник!

— Нас послали на смерть, я знал это с самого начала Мы, конечно, дорого продадим свою жизнь, но мне не хотелось бы чтобы мы умерли неотомщенными У вас есть чем писать?

— Извольте, граф, — Дювинье достал из седельной сумки бювар и свинцовый карандаш.