Королевская аллея

«Я прибыл в Монтаржи к пяти часам, принцесса же подъехала сюда к шести; я встретил ее в карете, она позволила мне заговорить первым, затем ответила — довольно складно, но с легким замешательством, которое пришлось бы вам по душе. Я повел ее в отведенные ей покои сквозь густую толпу, веля время от времени освещать факелами ее лицо, дабы собравшиеся могли ее видеть; она стойко выдержала и яркий свет факелов и это шествие, держась с неподдельной грацией и скромным достоинством. Наконец мы вошли в ее комнату, и я смог как следует разглядеть ее, чтобы подробно передать вам мои впечатления. Она необычайно хорошо сложена и грациозна, прелестно одета и причесана; у ней красивые, очень живые глаза с чудесным разрезом и тяжелыми темными веками, ровный цвет лица, великолепнейшие густые белокурые волосы. Она худощава, как и подобает ее возрасту; коралловые губки скрывают белые, хотя и неправильно посаженные, зубы; руки изящны, но красноваты, как у всех девочек. Она говорит мало, но отнюдь не тушуется. Реверансы ее не очень ловки и скорее на итальянский манер; вообще в ее лице есть что-то итальянское, но она нравится… Если уж изъясняться так, как я привык, я нахожу ее желанною. Все привлекает в ней, кроме манеры делать реверансы. Я дополню мое письмо после ужина, за которым надеюсь разглядеть ее получше. Да, забыл сказать, что для своего возраста она скорее мала ростом.

Десять часов. Чем больше я приглядываюсь к принцессе, тем больше она мне нравится. Она не участвовала в общей беседе. Я наблюдал, как ее переодевали: она прекрасно сложена, и скромность ее достойна Вашей похвалы. Во все время ужина она не допустила ни одного промаха и держалась с удивительным достоинством, так, как держались бы вы сами — благородно, приветливо и учтиво. Если когда-нибудь ей придется возглавить Двор, она сможет делать это со свойственными ей обаянием и чарующей серьезностью». Король всегда восторгался женщинами и любил их общество, но угодить ему было нелегко. После такого письма и других сведений, которые сообщили мне люди из его свиты (Король пожелал, чтобы принцесса обращалась к нему «месье», а не «Сир»; он посадил ее в кресло, сам же довольствовался простым стулом), я уже не сомневалась, что маленькая пьемонтка преуспела там, где потерпели неудачу многие французские принцессы, и что, каковы бы ни были мои собственные впечатления, я должна буду выказать восторг, если хочу угодить Королю.

Однако мне не пришлось вынуждать себя: Мари-Аделаида очаровала меня больше, чем я ожидала. Когда она вошла в мою комнату в Фонтенбло, с куклою подмышкой, я сперва нашла ее не такой уж красивой, как писал мне Король; фигурка у ней была прелестна, но лицо имело свои недостатки, одни только глаза, большие и прекрасные, были вне критики; но свойственное ей сочетание живости и величия, детскости и серьезности никого не могли оставить равнодушным. Она бросилась мне на шею, назвав «тетушкою» и тем самым мило спутав высокий ранг с дружбою; я было воспротивилась ее ласкам, сказавши, что слишком стара. «Ах, нет, вы вовсе не стары!», — отвечала она и, совсем уж по-свойски забравшись ко мне на колени, Добавила: «Мама поручила мне передать вам самые горячие изъявления ее любви и просить в ответ вашей — Для меня; вы ведь научите меня, как нужно делать, чтобы нравиться?» Именно таковы были ее слова, но перо мое не в силах передать трогательное выражение, с каким они были сказаны. Короче говоря, я полюбила принцессу в ту же минуту и почувствовала, что не могу противиться ее веселому обаянию.

Именно оттого я попросила Короля не позволять ей слишком тесно сообщаться с придворными, дабы не испортить этот особенный, полный детского достоинства, характер. Он согласился со мною, и принцесса Бургундская стала проводить все свое время между моей квартирою, Сен-Сиром и Менажери — зверинцем, подле которого Король нарочно велел выстроить для нее маленький замок, так как она любила животных. Я служила ей гувернанткою, а Нанон — нянею.

— Нанон, могла ли ты думать, когда жила в тупике Святого Роха, что однажды будешь держать на коленях будущую королеву Франции? — как-то спросила я ее со смехом.

Поскольку мы были не вполне уверены в миролюбии ее будущего мужа, герцогине позволялось видеться с ним не чаще одного раза в неделю. Остальное же время проходило в занятиях и невинных развлечениях, свойственных ее возрасту. По приезде во Францию она едва умела читать; кроме того, ей нужен был и учитель чистописания, но, за всем этим, я вовсе не имела намерения превращать ее в «синий чулок». Она прибегала в мою комнату, и я ласкала ее, мы вместе читали житие святой Терезы или мемуары Сира де Жуэнвилля; иногда я простирала свою любезность до того, что учила ее играть в ландскнехт или другие карточные игры; потом она бегала по моему кабинету с Жаннеттою или играла в «Мадам» вплоть до того часа, когда начинался урок танцев или игры на клавесине. Я не принуждала ее к занятиям и действовала терпением и ласкою, спуская множество мелких провинностей и обращая внимание лишь на важные промахи.