Мария подошла ближе, прижимая к носу и рту платок. Глаза у девочки были большие и испуганные. Стоя у решетки, она смотрела на льва. Бока зверя тяжело вздымались, глаза закатывались. Марии чудилось, что из глубин агонии лев глядит прямо на нее, обвиняя в своих страданиях.
– Он очень мучается, сэр?
– К сожалению, да. – Фэншоу посмотрел на внучку, и лицо его смягчилось. – Но у животных нет души. А это значит, что они чувствуют боль не так остро, как мы.
– А почему… Отчего Калибан заболел?
– Такова воля Провидения, милая. Нужно послать за аптекарем. Трамбалл человек хороший, и, может быть, он сумеет помочь Калибану.
Зверь издал глухой протяжный стон.
– Но боюсь, что лев все-таки издохнет, – прибавил Фэншоу, удрученно покачав головой. – Тогда я, конечно, прикажу сделать из него чучело, но это будет уже совсем не то.
Глава 35
В долгие предрассветные часы понедельника я лежал без сна точно так же, как и вчера, и позавчера. Вечерами я засыпал без особого труда: помогало вино, а в субботу – еще и млечный сок мака. Но затем я неизменно просыпался в душном сумраке с головной болью, пересохшим горлом и мерзким привкусом во рту. Как бы я ни старался, снова уснуть не мог. Оказавшись в плену собственных мыслей, я кружился с ними в трагическом танце.
С вечера пятницы Уизердины со мной почти не разговаривали. На кухне Маргарет не пела за работой, как обычно. Сэм при ходьбе с таким остервенением стучал костылем об пол, как будто пытался кого-то раздавить. Когда я отдавал распоряжения, слуги вели себя уважительно, а требуемое выполняли без привычных споров и жалоб. В глаза мне супруги не глядели. Уизердины словно бы боялись, что я принесу им несчастье так же, как и Стивену.
Оба служили у меня уже четыре года, однако за это время Маргарет ни разу не понесла. Я не задумывался над этим обстоятельством, а если бы вдруг задумался, сказал бы, что либо Маргарет бесплодна, либо семя ее мужа не дает всходов. Меня это в любом случае вполне устраивало, ведь появление младенца перевернуло бы наш устоявшийся быт с ног на голову.
Только сейчас, лежа в темноте, я понял, что у них, конечно же, был ребенок, только я этого не замечал. За два года Уизердины полюбили Стивена как родного сына. А теперь он мертв.
Менее трех дней назад, в пятницу, Стивен в какой-то момент сорвался с вершины разрушенной башни в Остин-Фрайерс и упал на каменные обломки внизу. А ведь это я оставил его следить за ван Рибиком, а сам пропал на полдня. Я знал, что голландец опасен, и должен был понимать, что на башне спрятаться негде. Ни за что не поверю, что такой ловкий, осторожный и смышленый мальчик мог просто оступиться.
Господи боже! Ну почему я не взял его с собой, когда поехал в Уайтхолл? Ван Рибику прекрасно известно, что у меня чернокожий лакей. Когда я повстречался с голландцем в первый раз, мы с Кэт выходили из Театра герцога Йоркского, а Стивен ждал с факелом, чтобы проводить нас до Генриетта-стрит.
Горвин заявил мне, что нет ни малейших признаков того, что смерть Стивена насильственная. Внизу повсюду валялись кирпичи и камни. Все сошлись на том, что именно из-за них у моего слуги на голове две раны, одна из которых, по всей вероятности, и стала причиной смерти.
– Лорд Арлингтон лично рассмотрел этот инцидент, – сказал мне Горвин. – Его светлость полагает, что признавать гибель мальчика убийством бессмысленно: это нам ничего не даст, а при отсутствии доказательств мы лишь поставим под угрозу будущие отношения с голландской диаспорой в Остин-Фрайерс. – Кашлянув, Горвин с жалостью поглядел на меня. – Вы не знаете всего, Марвуд. Постарайтесь об этом не забывать. Как сказал библейский пророк, внутри колеса есть еще одно колесо.
Горвин мог сколько угодно цитировать пророка Иезекииля, но я твердо знал, какая участь постигла Стивена. Я ничуть не сомневался: ван Рибик заметил на башне следившего за ним мальчика и решил, что заставит его замолчать навсегда, дабы Стивен не доложил мне об увиденном. Перед моим мысленным взором вставала ясная картина: вот голландец сбрасывает моего лакея с башни, а потом сбегает вниз по каменным ступеням. Я видел, как ван Рибик опускается на землю рядом с мальчиком и ударами камня или кирпича обрывает еще теплящуюся жизнь. Момент убийства являлся мне в таких подробностях, будто я, подобно темному ангелу, парил сверху и видел страшное деяние своими глазами.
В отличие от Горвина, я лично осмотрел труп. Стивен лежал на спине, раскинув руки и ноги, среди засохших сорняков внизу. Я обратил внимание на следы на шее у мальчика и исследовал его затылок. Убийца схватил Стивена за шею и бил головой о камень или кирпич, покуда череп несчастного не треснул, как яичная скорлупа. Зачем это делать, если мальчик уже мертв?
Нескончаемыми темными часами, ночь за ночью, я снова и снова прокручивал в голове последовательность событий, как будто их разыгрывали передо мной на залитой ярким светом сцене Театра герцога Йоркского. Я ненавидел ван Рибика всеми фибрами души, да и к себе самому, признаться, испытывал такую же жгучую ненависть.