Намеченная в первой редакции коронационного чина символика королевских инсигний во многом отражала функциональную сторону закрепляемых за ними значений; при всей своей важности, она, однако, не исчерпывала всех возможных смысловых ассоциаций, которые могли оказаться не менее значимыми в контексте не только церемонии, но и всей эпохи. Эту односторонность толкования смыслов инсталляционных инсигний отчасти восполняла устная традиция, питавшаяся представлениями о происхождении и функциях королевских регалий, почерпнутыми из фольклора, эпоса, куртуазной литературы, а также из вновь создаваемых преданий и легенд.
Среди преданий, истолковывавших символику королевских инсигний, наиболее обстоятельными оказывались легенды, создаваемые аббатами и канониками Вестминстерского аббатства, как известно, в XIII–XIV вв. активно отстаивавшего свои исключительные права на проведение коронаций и, что оказывается особенно важным в контексте избранной темы, на хранение инаугурационных инсигний[935]
.Помимо легенд, создававшихся за счет интеллектуальных ресурсов Вестминстерского аббатства, не менее четко просматривается не только традиция, воспроизводившая очевидные, общеизвестные смыслы, как правило, приписывавшиеся королевским регалиям. Весьма существенными оказывались усилия самих монархов, обращавших, подчас не без подсказки тех же клириков, внимание на значимые с точки зрения светской власти мотивы. Формирующийся в результате таких дополнительных приращений смысловой баланс определял устойчивость семантического пространства как самих символов власти, так и их восприятия современниками.
Общеизвестно, с какой настойчивостью церковь подчеркивала значение обряда помазания монарха. Помимо общей интерпретации самого обряда, характерной для западноевропейской практики, на английском материале четко просматривается тенденция к созданию особых истолкований, ориентированных на национальную специфику. Это касается в первую очередь различного рода историй, повествующих о живительной силе помазанного на царство монарха в исцелении больных золотухой[936]
. На протяжении XIV в. убеждение в целительной силе, обретаемой монархом после помазания, неизменно крепнет. Наряду с монетами, которые монархи жертвуют исцеляемым ими золотушным, в Англии появляется другая, не менее показательная в этом плане практика.С конца XIV в. английские государи начинают переливать золотые монеты в особые кольца, которые во время Страстной Пятницы возлагались к подножию распятия в королевской часовне. Такие кольца по всеобщему убеждению были способны облегчать тонические боли и спазмы и, в особенности, эпилепсию[937]
. Их часто называли «cramp rings», или, как бы это звучало на современный манер, «спазмолитическими кольцами»[938]. Такая практика была регулярной вплоть до смерти Марии Тюдор в 1558 г. и представляла собой постоянно возобновляющийся ритуал. При Генрихе VI подобные кольца вытесняют прежние золотые монеты, и за ними закрепляется двойная сила: с одной стороны, ассоциируемая с ритуалом исцеления золотушных, а с другой – усиливающаяся благодаря их антитоническим свойствам. Перед тем как надеть кольцо на палец страждущего, король потирал кольцо, зажав его в ладонях.Традиция переливать монеты в кольца получает новое толкование в начале XVI в.[939]
, когда чудотворная сила короля стала объясняться магической связью, которая существовала между этими чудотворными кольцами и кольцом, якобы возвращенным апостолом Иоанном Эдуарду Исповеднику и хранящимся теперь в Вестминстерском аббатстве, по образу и подобию которого отливались все коронационные кольца английских монархов[940].Эта легенда восходила к описанию событий 1102 г. в «Жизни св. Эдуарда» Осберта де Клэра[941]
. Именно тогда при вскрытии гробницы святого на его пальце было обнаружено это кольцо. Повторное сообщение о кольце относилось к 1163 г., когда останки Эдуарда были впервые перенесены в специально отстроенный для этих целей придел Вестминстерского храма. Именно тогда и возникло первое предание, описывающее чудесное возвращение кольца Эдуарду Исповеднику и зафиксированное де Клэром. Согласно этому преданию, король присутствовал при освящении церкви св. Иоанна. При этом в конце церемонии перед Эдуардом предстал сам святой апостол, в облике паломника попросивший короля о милостыне. В порыве христианского сострадания Эдуард Исповедник снял с пальца кольцо и отдал его просителю. Позднее святой предстал перед двумя английскими пилигримами, блуждавшими по пустыне, и отдал им кольцо с тем, чтобы они возвратили его Эдуарду вместе с пророчеством, что его в ближайшем будущем ожидает слава.