Королевский двор в Англии XV–XVII веков

С самого начала объединения дворов стали возникать споры и конфликты между англичанами и шотландцами, нередко они вспыхивали, казалось бы, на чисто «бытовой» почве. В июле 1603 г. Карлтон писал из Виндзора, где остановился двор, о ссорах между английскими и шотландскими лордами из-за расквартирования во дворце[572]. 8 июля Яков I был вынужден выпустить прокламацию о примирении наций[573]. Дело было не только в соперничестве за преобладание в ближайшем окружении короля, но и в противостоянии двух культур, двух стилей жизни.

Шотландские слуги спальни болезненно реагировали на любые, даже самые незначительные выпады в свой адрес. В сентябре 1605 г. Джон Марри доложил королю, что шотландцы спальни осудили один пассаж в пьесе «Estward Ное» и требовали наказать ее автора. Подобные петиции были также направлены Сесилу и лорд-камергеру. Смысл пассажа заключался в том, что, по мнению одного из героев пьесы, шотландцы, хотя и являются самыми лучшими друзьями англичан во всем мире, но лучше всего держать их подальше от Англии[574].

Особое возмущение шотландцев вызвала речь Кристофера Пиггота в парламенте 1607 г. с обвинениями в их адрес. Один из королевских спальников, Джон Рамзи, доложил об этом королю и потребовал арестовать оратора, что и было сделано[575]. Бэкон выступил с ответом, утверждая, что шотландцев, за исключением королевского окружения, было не столь много при дворе[576]

. Но проблема была не в количестве, а в том, что они пользовались непропорционально большим преимуществом в аккумулировании королевской щедрости и реализации королевской воли.

Особое неприятие по отношению к шотландцам проявляли те англичане, кто либо был вынужден оставить свои должности в их пользу, либо те, кому они преградили продвижение ко двору. Джон Хоулз, один из таких англичан, считал, что именно с приходом «бедных и голодных шотландцев… начала угасать слава английского двора». Из-за шотландцев, по мнению Хоулза, двор покинули лучшие из джентри, «презирая их соседство», что привело к ослаблению той связи между двором и графствами, которая существовала во времена Елизаветы[577].

Чрезмерная щедрость короля по отношению к шотландцам и их привилегии стали поводом для провала унии в парламенте. Тот же Джон Хоулз, один из наиболее активных ораторов парламента 1610 г., объявил королевский двор «причиной всего». Он особенно нападал на шотландцев, которые монополизировали спальню и придворный патронаж. Хоулз предложил разделить штат спальни поровну между нациями[578].

Сам Хоулз являлся представителем того поколения джентри и горожан, которое было отторгнуто Яковом I ради сохранения положения шотландцев. В рамках тюдоровской традиции они рассматривали государственную и придворную службу как высшую форму гражданского призвания, в которой совмещались личные выгоды и государственные интересы[579]. Апеллирование к своему служебному опыту и достойному происхождению не помогло Хоулзу закрепиться при новом дворе.

Причина разрыва между «двором» и «страной» кроется не столько лично в Якове I и его предпочтении своим соотечественникам, сколько в специфической консервативности придворной машины, ограниченности ее ресурсов, ее корпоративной замкнутости. Ограниченное предложение придворных и государственных постов рождало ажиотажный спрос, а решающими факторами в выборе из нескольких кандидатов являлись патронатно-клиентные связи, подкрепленные соответствующими средствами. Включение нового шотландского элемента еще более сократило предложение, а замкнутость спальни ориентировала потоки, питающие фонтан королевской щедрости и исходящие от него, в одном направлении.

В этой связи выдвижение на первые роли в системе придворных патронатно-клиентных отношений камергера спальни Роберта Карра и его назначение на пост лорд-камергера двора (июль 1614 г.) может рассматриваться как негативное персонифицированное решение проблемы унии: шотландский фаворит, формальный и неформальный лидер королевской палаты должен был стать при дворе покровителем и англичан, и шотландцев. К тому же Яков I сознательно подталкивал его к союзу с кланом Говардов. Назначение Роберта Карра лорд-камергером хаусхолда ставило его в один ряд с ведущими министрами государства. Формальный придворный должностной статус наполнялся реальным политическим содержанием.

Яков I заявил, что он передал этот пост Карру как самому близкому другу, которого «он любит больше всех живущих» на земле. Яков I сознавал значение должности и то, какую роль был призван играть его фаворит, когда писал о том, что «все придворные милости и должности проходят через него как лорд-камергера»[580].

Кроме того, после смерти Р. Сесила Р. Карр фактически стал выполнять обязанности госсекретаря, распоряжаться личной королевской печатью. Карру была переадресована вся иностранная корреспонденция. Он также контролировал деятельность комиссии, которая ведала функциями лорд-казначея[581].