– Ты должна понять: на исходе века Нью-Форест переживал многое, что можно было назвать успехом. Масса английских фермеров и землевладельцев всерьез пострадала, даже разорилась из-за дешевого зерна, которое поступало из Америки. Но на молочные продукты был большой спрос. Поэтому в Нью-Форесте мелкие хозяйственники жили вполне неплохо. Хороший доход приносили пони. Некоторых продавали на угольные копи как ломовых лошадей – они, понимаешь, были очень крепкие, а других – что грустно, наверное, – во Фландрию на конину. Находилась работа и для новых людей, переезжавших в места вроде Лимингтона. Земля дорожала, и некоторые немного зарабатывали продажей строительных участков. В общем и целом жизнь в Нью-Форесте была недурна.
Я уже много лет проработал, занимаясь выпасом скота. Немного скопил. Мне казалось, что будет неплохо выделить Джеку для начала маленькое хозяйство, и я был в состоянии это сделать. Это я ему и предложил.
«Спасибо, но нет», – ответил он. Вот так запросто и кратко.
«Да ну? Могу ли я тогда узнать о твоих планах?»
«Я собираюсь стать машинистом», – ответил Джек.
Сама понимаешь, я не пришел в восторг.
«Что ж, – сказал я, думая о ближайшем вокзале, – в таком случае, полагаю, ты мог бы устроиться в Брокенхерсте». Но он покачал головой.
«Я уезжаю из Нью-Фореста», – заявил он.
«Уезжаешь из Нью-Фореста? Куда же?»
«Наверное, в Саутгемптон. Или в Лондон. – Он наградил меня жалостливой улыбочкой, которая мне не понравилась. – Мне просто не хочется всю жизнь таращиться на коровьи зады. Это утомляет».
И тогда я поссорился с ним, затеял спор. А он сказал кое-какие вещи, о которых я предпочитаю не думать, потому что они больше не имеют значения. Одно я буду помнить всегда:
«Скоро, пап, нам вообще не понадобятся лошади».
Я решил, что он дурак или спятил.
Джордж тяжело сел и закрыл глаза. Потом вздохнул:
– Итак, он покинул нас и подался в Саутгемптон. Перед тем как его желание сбылось, ему пришлось несколько лет проработать на железных дорогах. Но поезда он водил.
Кроме того, как ни странно, его знакомство с достопочтенным Джоном Монтегю значительно укрепилось.
Когда железную дорогу провели через северный участок поместья Бьюли, начался торг. Ветку могли провести насквозь, но прямо посреди открытой пустоши построили маленькую станцию. Если его светлость или его гости желали поехать поездом, машинисту подавался сигнал, и состав останавливался. Как-то раз поезд вел Джек. Увидев сигнал, он остановился, как и положено, но тут, к его удивлению, вдруг входит достопочтенный Джон Монтегю и заявляет: «Я бы проехался с вами, если вы не против». Он уже, знаешь, был механик до мозга костей и опытный машинист. Будь спокойна: Джек не упустил возможности спросить в ответ, нельзя ли по возвращении осмотреть автомобиль Монтегю. Поэтому, когда мы увидели Джека в следующий раз, он уже все знал об автомобилях. Что до поезда, то никогда не удавалось сказать наверняка, кто его ведет – Прайд или Монтегю.
Через десять лет Джек перебрался из Саутгемптона дальше по железной дороге. Время от времени он писал нам, но виделись мы редко.
Нас совершенно не удивило, что, когда началась Великая война, Джек загорелся желанием вступить в моторизованное подразделение и тут же записался добровольцем. И в положенный срок сумел проехать вдоль линии фронта. Он только об этом и писал. Никто из нас, конечно, до конца не понимал, что происходит на фронте, не говоря уже о том, что произойдет, и нам, вероятно, смутно казалось, что в какой-нибудь бронированной машине ему безопаснее. Пожалуй, он был в большей безопасности, чем те несчастные мальчишки в окопах. Но в недостаточной. – Джордж откашлялся. – Что ж, мы получили телеграмму о его ранении. Говорилось, что тяжелое, и нам придется ждать. Ну, мы и ждали. А когда он вернулся – ты это помнишь, Салли, – мы были, естественно, потрясены. Мы не сильно надеялись, что он когда-нибудь снова станет нормальным, не говоря уже о том, чтобы жениться и обзавестись семьей – от лица-то мало что осталось. Но он был жив.
О да! Салли помнила. Несчастного, разобранного на части калеку, которого бросили в саутгемптонский госпиталь, где она была сестрой милосердия. Особых надежд что-то сделать не было даже у врачей. Как и у других сестер.
Но у нее были. И она доказала, что они могут сбыться. Она его вы́ходила. А после вышла за него замуж. Она улыбнулась. Она заслужила свое счастье.
Но Джордж уже продолжал:
– Однажды он сказал мне: «Я, папа, слышал, как они это говорили. Слышал, как приходил молодой офицер, капитан Тоттон. Хороший был офицер. Потерял ногу. Пришел, хромая, и спрашивал обо мне. А сестра – я знать не знал, конечно, как она выглядела, но голос был приятный, если ты понимаешь, о чем я, – сказала ему: „Боюсь, он умирает“. А тот: „Почему это?“ А она: „Мне кажется, ему не хочется жить“. И что-то шепнула, а он отозвался: „Вот как“.