Королевский лес. Роман об Англии

Генри Тоттон был намного ниже среднего роста и держался скромно, однако его наряд говорил о том, что он желает серьезного к себе отношения. Когда он был молод, отец дал ему одежду, подходящую для его положения, и это было важно. Старые законы, регулирующие потребление предметов роскоши, давно установили, как кому одеваться в пестром средневековом мире. Нет, это не было в тягость. Если лондонские олдермены носили алые плащи, а лорд-мэр – цепь, то все общество чувствовало себя почтенным. Глава Оксфордского колледжа заслужил свою торжественную мантию, а вот его студенты – еще нет. Почет был упорядочен. Лимингтонский купец не одевался, как дворянин, а если бы оделся, то его подняли бы на смех, но он не одевался и как крестьянин или простой моряк. Генри Тоттон носил упелянд – длинное одеяние с широкими рукавами, застегнутое на пуговицы от горла до щиколоток, но не перехваченное поясом, причем из дорогой ткани красно-бурого цвета. У Тоттона был еще один упелянд, бархатный, с шелковым поясом – для особых случаев. Он был гладко выбрит, и его спокойные серые глаза не вполне скрывали тот факт, что в пределах точно обозначенных для его статуса границ он амбициозен. Купцы из рода Тоттонов веками жили в Саутгемптоне и Крайстчерче, и он не хотел, чтобы лимингтонская ветвь отстала от своей многочисленной родни.

Он старался не волноваться за Джонатана. Это было несправедливо по отношению к мальчику. И Бог свидетель, как он его любил. После кончины жены в минувшем году Джонатан – это единственное, что у него осталось.

А вот Джонатан, глядя на отца, знал, что разочаровывает его, хотя и не вполне понимал чем. Иногда он отчаянно старался ему угодить. Было бы хорошо, если бы отец понял, кто такие Сигаллы.

Джонатан начал в одиночестве бродить по причалу спустя год после смерти матери. В нижней части Хай-стрит, где заканчивались старые ленные наделы, был крутой спуск к воде. Крутой в полном смысле слова. Старый город обрывался на его вершине – и с ним респектабельность, как полагали люди, подобные Тоттону. Под этим крутым социальным обрывом кучковались невзрачные рыбацкие хижины. И прочие бродяги и отбросы, как выражался отец, которых приносило либо из моря, либо из Нью-Фореста.

Но для Джонатана там был маленький рай: шлюпки с их тяжелыми парусами; перевернутые на причале лодки; крики чаек, запах дегтя, соли и высыхающих водорослей, груды вершей и сетей – ему нравилось слоняться среди всего этого. Дом Сигаллов, если это сооружение можно было назвать домом, стоял ближе к морю и представлял собой скопление всевозможных предметов, один диковиннее другого, которые собрались в веселую куча-мала. Должно быть, случилось чудо – возможно, все это отложило море в какую-то штормовую ночь, – так как было невозможно представить, чтобы Алан Сигалл позаботился построить что-то не предназначенное для плавания.

Впрочем, не исключено, что жилище Сигаллов могло плавать. На одной стене во всю ее длину была подвешена старая большая гребная лодка бортами наружу и превращена в своеобразную беседку, где часто сидела и нянчила кого-нибудь из малышей жена Сигалла. Крыша, топорщившаяся во все стороны, была сделана из всевозможных досок, брусьев, кусков парусины; там и тут торчали бугры и гребни, которые могли быть веслом, лодочным килем или старым ящиком. Из штуковины, похожей на вершу для омаров, поднимался дым. И крыша, и наружные стены из досок были большей частью черны от дегтя. Там и тут жалкие ставни намекали на существование окон. У входа лежали две большие расписные двустворчатые раковины. С той стороны хижины, выходившей на море, стояла лодка и сохли сети со множеством поплавков. Дальше начинались обширные плавни, иногда распространявшие отвратительный запах. Короче говоря, для мальчугана это было волшебное место.

Да и хозяин этой лачуги не был нищим. Какое там: Алан Сигалл владел собственным одномачтовым судном с клинкерной обшивкой, которое было больше рыбацкой лодки и с трюмом, достаточно емким для перевозки небольших грузов не только вдоль побережья, но и во Францию. И хотя это судно ни разу не драили и не чистили, все его части находились в отличном рабочем состоянии. Для команды Сигалл был господином. Действительно, многие полагали, что Алан Сигалл припрятал где-то немного деньжат. Не как Тоттон, конечно. Но если вдруг ему чего-то хотелось, то было подмечено, что Сигалл всегда мог расплатиться наличными. Его семья не голодала.

Юный Джонатан часто отирался у жилища Сигалла, наблюдая не то за семью, не то за восемью детьми, которые постоянно сновали в дом и из дома, как рыбки в подводном гроте. Видя их с матерью, он ощущал тепло семейного счастья, которого сам был лишен. Однажды он одиноко прохаживался около их дома, когда один из них, примерно его ровесник, догнал его и спросил:

– Хочешь поиграть?