Королевство Тени и Света (ЛП)

— Нет, — я резко останавливаюсь и перебиваю его. — Просто нет, бл*дь. Я не желаю это выслушивать. Ни сейчас. Ни когда-либо ещё, — я испытываю угрызения совести всякий раз, когда «секс» и «Дэни» упоминаются в одном предложении. Он знает, что сегодня я вроде как видел её голой? Мысленно я раз за разом бормочу бла, бла, бла.

— Заткнись нахрен и послушай. Мы были в постели, и она исчезла. В одно мгновение здесь, в следующее уже нет. Похищена прямо изнутри Честера, что невозможно. Я наложил на клуб столько охранных чар, что даже мне самому сложно проходить сквозь них в звериной форме.

— Проклятье, теперь ещё и Дэни пропала?

— Это ещё не всё. Лор только что прислал мне сообщение, что Джек Лейн тоже пропал. Он оставил его буквально на пять минут в одной из самых усиленно охраняемых комнат в Честере, — мрачно говорит Риодан, останавливаясь, и мы стоим лицом друг к другу. — Как, бл*дь, кто-то пробрался сквозь мои чары, — это не вопрос, а утверждение невозможного. Я чую ярость, исходящую от него волнами. Моя собственная ярость нарастает. Я чувствую себя как библиотекарша. Я ничего не контролирую.

Ну, есть одна штука…

Я намеренно использую одно из давних любимых словечек Дэни, которое его раздражает. Я нарываюсь на драку, чтобы выпустить агрессию, и мы оба нерушимы.

— Чувак. Тебе явно надо поработать над своими охранными чарами. Провал за провалом?

Серебристые глаза сверкают.

Я получаю драку, которой хотел.

Глава 15

Все хорошие девочки отправляются в ад^[21]

Мак

Мы настороженно обходим стороной воюющих фейри (их тут где-то пятьдесят тысяч), готовясь просеяться в любое мгновение, пока я силюсь сообразить, что здесь происходит?

Что могло сподвигнуть столь эгоистичных, ледяных и корыстолюбивых бессмертных, как Видимые, обратиться друг против друга с таким садизмом? Это не в их природе. Они — искатели удовольствия, которые ненавидят даже малейший дискомфорт из-за дождя. Да, вместе с тем они злобные, гадкие, мелочные существа, но они направляют эту жестокость на другие виды, а не на своих сородичей.

Четыре Светлых Двора подчиняются замысловатой иерархии внутренних любезностей; каждая каста знает своё место, что она может и не может сделать, не пробудив раздор, который может продлиться столетиями. Вечность — это очень долго, если тебе всё это время приходится озираться по сторонам. Видимые предпочитают наблюдать за страданиями других существ.

Это же настоящая война. Они уже кошмарным образом изувечили друг друга и всё равно продолжают атаковать и калечить, словно ведомые какой-то неудержимой внешней тягой к геноциду.

«Осторожно!» — рычит Бэрронс, когда груда конечностей, не имеющая различимого лица, вырывается из гущи сражения, проносится в считанных дюймах от меня и падает на землю, дрожа.

Я нагибаюсь, рассматриваю бесформенную кучу частей тела (её мелодия принадлежит низшим членам королевского двора; не принц или принцесса, а придворный) и замечаю жёлтый глаз, блекло выглядывающий из-под ногтя на ноге, а также верхнюю губу без отверстия рта, прикреплённую к плечу, которое теперь находится на месте колена. Глаз уже не мерцает радужным огнём; он блеклый, бесстрастный и тупо смотрит на меня. В отличие от статуй в лабиринте он не демонстрирует узнавания, кто я такая. Это можно понять, учитывая, что его мозг разделён на части, которые пульсируют и сочатся кровью на поверхности его тела.

«Такое ощущение, будто мы почти невидимы для них, даже для тех, у кого глаза остались невредимыми», — бормочу я, выпрямляясь. Двор Зимы без устали охотился на нас целую кошмарную вечность, и вот мы здесь… а никому из них как будто нет дела.

«Не рассчитывай на это».

Я смотрю на бушующий хаос фейри, прищурив глаза и подавляя тошноту. Не существует такого понятия, как уродливые Видимые. От сюрреалистичной, искажающей рассудок красоты высших каст до низших среди них, они все ошеломительно, нечеловечески прекрасны.

И всё же по двору Зимы ступают, шаркают, ковыляют и скребутся лишь уродства, большинству из них недостаёт конечностей, некоторые лопнули как перезрелые сочащиеся сливы, другие вывернуты наизнанку, и кишки им заменяют кожу; слепые глаза, глухие уши и немые рты замотаны внутри как в коконе, и они лежат на земле разодранными, сочащимися кучами.

Некоторые сильно обожжены, их кожа вздувается губительными волдырями и нарывами, другие иссохли от старости, сморщились словно чернослив и сделались уродливыми как древние старухи.

Никто не остался нетронутым.

Все ужасающе уродливы, как Невидимые.

Если бы не моя способность слышать древнюю мелодию их отдельных каст, я бы подумала, что Невидимые каким-то образом воскресли.

Когда шокирующая мысль врезается в мой мозг, я спотыкаюсь и едва не падаю на сильно обгоревшего фейри, но успеваю схватиться за руку Бэрронса.