у тебя серебристыми искрами
чувства вспыхнут, и сердце зари
искупается в небе, и пёрышки
неба нежно коснутся тебя —
раньше было лишь маленьким зёрнышком,
а сегодня – длиной в твою прядь.
прикоснусь к этой пряди я брызгами,
моросящим и теплым дождем,
пока ты еще там же,
у пристани,
меня так же,
по-прежнему,
ждешь.
/ «Я приближаюсь к возрасту отца…»
Я приближаюсь к возрасту отца,
И даже если путь посередине,
Все больше старятся черты лица
И с каждым новым годом взгляд мой стынет.
Я приближаюсь к возрасту отца,
Когда покинул я, гонимый Богом,
Родителей, застывших у крыльца,
Со взглядом, уже нежным, а не строгим.
Отец тогда был лет так сорока,
А я примерно – годиков под двадцать, —
Но всё же усмотрел издалека,
Как не хотел отец мой расставаться.
Я приближаюсь к возрасту отца.
Сегодня возраст мой – уже под сорок.
Все меньше я похож на сорванца,
Мечтающим стать кинорежиссером.
Все больше понимаю, как строга,
Не мать, и даже не отец, а доля,
Выманивая нас из очага —
Лет в двадцать – с выражением довольным…
/ «В моей жизни опять началось безразличье…»
В моей жизни опять началось безразличье
Под названием странным – без снега декабрь,
Обнаженные зимы уже всем привычны,
Точно так же без лунок осталась река.
Безразлично холодное поле озимых
Прикасается к небу, чтоб выпросить снег.
А живые ли зерна в земле, может снимок
Показать, или явится нам по весне.
Настроения нет. Золотистая осень
Навсегда поглотила в себя серебро.
В шубы нынче одетые только лишь сосны,
Из зеленого меха у них гардероб.
А у всех остальных – полуголых и голых —
Как у поля с озимыми, – только душа
Нараспашку открытая. Чем вам не поле?
Выйди сам и попробуй в нем не задрожать.
Безразличия полные крутятся люди.
Им согреться попроще – одежда и дом,
Теплый чай, согревающий чей-то рассудок,
Охлаждаемый, если захочется, льдом.
Стало всем все равно, безразличные лица
Не хотят даже слышать и мозг свой ломать,
Отчего в наше время черна, словно злится,
Вся природа и, в частности, эта зима.
/ «я нарисую кистью пустоту…»
я нарисую кистью пустоту
и в центре пустоты поставлю пару
(его, ее), вселю в них дух
и дорисую возле них гитару.
он улыбнется мне, взглянув наверх,
и его пальцы побегут по струнам,
будя внутри гитары царство эх
и искры страсти в сердце юном.
она же нежно-ласковой зарёю
ему, с гитарою в руках, подсветит,
взгляд уводя вдоль новых горизонтов.
волнение струны чуть успокоив,
вдохнет в себя он ароматы лета
и чувств любви, заманчивых и тонких.
/ Голая осень
попробуй и ты,
раздевшись, стать на зимнем
холодном ветру
/ Вышивка в небе
черной строчкой
вышивка в небе – стая
перелетных птиц
/ «иду оберткой…»
иду оберткой
жизни, не понимая:
конфета – внутри
/ Страх
Лошадь молнией
Под черными облаками
Пронесется. Страх.
/ «роза, взятая…»
роза, взятая
за горло, висит в руках
у ухажера
/ Надзея
сонечны прамень
кране струны ля сэрца —
ўспыхне надзея
/ «представь, десятки лет…»
представь, десятки лет
тому назад на сене,
не дома на столе,
я целовал колени
тебе, хоть рядом ты,
возможно, и не была;
и я был, словно дым,
семья же наша – былью.
представь себе, губами
снимал снежинки с век
твоих, уже годами
касаясь их, как свет.
представь, что я – заря,
и в будущие будни
к тебе себя – заряд —
слал, слепо веря, будет
у нас с тобой одна
судьба, и из соцветий
для каждого из нас
ее родятся дети.
представь, как я представил,
что я рожденным был
в век этот против правил,
как часть твоей судьбы.
представь, десятки лет
тому назад на сене,
не в кухне на столе,
я целовал колени
тебе, хоть рядом ты,
возможно, и не была;
и я был, словно дым,
семья же наша – былью.
/ «вкраду свою я любоньку…»
вкраду свою я любоньку
назавжди, певно, людоньки,
від ваших залицянь.
складу її я губоньки