Корона Подземья

Папа сказал: «Всё наладится». Я знаю, что это значит: вернувшись, я попаду под домашний арест. Лишусь машины, телефона, компьютера и встреч с друзьями до понедельника, то есть до встречи с маминым психиатром. Сомневаюсь, что папа вообще позволит мне получить школьный аттестат в субботу вместе с моими одноклассниками.

Наверное, есть какие-то способы выпутаться, но у меня нет ни времени, ни умственных сил, чтобы сейчас этим заниматься. Когда Червонная Королева будет побеждена, а Вторая Сестра отвяжется от Джеба, я вернусь из Страны Чудес и как-нибудь со всем разберусь.

Если выживу.

От угрызений совести, страха и сомнений в горле становится комок. «Надеюсь, скоро увидимся», – пишу я в ответ, искренне желая, чтоб так оно и было.

А потом делаю глубокий вдох и выключаю телефон.

В половине первого мы подъезжаем к торговому центру со стороны проулка за «Нитями бабочки». Там можно оставить машину, перед тем как отправиться на другой конец света.

Под колесами «Гоблина» хрустит гравий. Я торможу возле мусорных контейнеров у задней двери магазина, для маскировки приткнув машину между компрессором и трехметровой кирпичной стеной. Красный автомобиль Персефоны не стоит на своем обычном месте, свет в магазине не горит. Если мы поторопимся, то успеем до того, как она вернется.

Я снимаю солнечные очки, беру графин с Морфеем и вылезаю из машины. Неохота выпускать его, но нужно, чтобы он помог мне вытащить Джеба и отпереть заднюю дверь магазина.

Выпуклые глаза махаона смотрят на меня сквозь стекло. Морфей слегка позеленел: поездка по неровным дорогам взяла свое.

Я встаю между мусорным баком и стеной, чтобы нас не заметили, и, затаив дыхание от вони гниющего мусора, озираюсь: надо убедиться, что в проулке мы одни. Жаркое солнце отражается от решетки машины, стоящей поодаль, но в салоне никого нет. Тогда я открываю графин.

Морфей протискивается в горлышко и балансирует на краю, словно пытаясь сориентироваться. Наконец он взлетает, трепеща синими крыльями, и предстает передо мной в виде зловещей тени, которая заслоняет солнце. Меня охватывает холод.

– Моя Шляпа Скитаний, – рычит он, поправляя галстук и жилет и покачиваясь на нетвердых ногах.

Я указываю на бабочек, сидящих на крыле «Гоблина».

– Нескольких сдуло ветром. Извини.

– Потрясающе…

Нахмурившись, Морфей подходит к машине и взмахивает над бабочками рукой, заставляя их превратиться в кепку. Не хватает козырька. Он всё равно надевает ее и поворачивается ко мне.

Я прикусываю губу, чтобы не рассмеяться.

Морфей прищуривается.

– Не надо баловаться, ягодка моя. Хотя твоя шутка была восхитительно злой, я все-таки остаюсь главным… ведь у меня есть крылья.

Он заглядывает мне за плечо.

Подземец в моей душе поднимает крик. Я больше не желаю скрывать свою истинную суть. Окинув взглядом пустынный переулок, я перетягиваю веревку таким образом, что она надежно удерживает холстину на груди, оставляя спину открытой. Крылья высоко и свободно распахиваются позади – матово-белые, покрытые многоцветными драгоценными камнями, вроде тех, что украшают лицо Морфея.

Он тоже вскидывает крылья, и мы молча смотрим друг на друга. Перемирие заключено. Пока что.

Мы заходим в магазин через заднюю дверь. Нас приветствуют шум кондиционера и лавандовый запах последнего увлечения Персефоны – ароматерапии в виде соевых свечек без фитильков.

Морфей сваливает Джеба у стены и закрывает дверь, а я включаю свет. Зажигаются сотни крошечных лампочек, которые висят на стене, как паутина, сплетенная из янтарных рождественских фонариков.

– Мне надоело таскать твой багаж, Алисса, – жалуется Морфей, усаживая Джеба. – И он весь грязный. Пусть уж наденет мой пиджак.

Поморщившись, я откладываю рюкзак и опускаюсь на колени перед Джебом.

– Это ты виноват, что его приходится удерживать во сне и что он в таком виде.

Я стаскиваю с Джеба окровавленную футболку, убираю ее в рюкзак и надеваю на него блейзер Морфея. Прикусив губу, провожу пальцем по давним следам сигаретных ожогов на обнаженной груди. Так часто я желала, чтобы дурные воспоминания сменились хорошими, совместными. Но теперь я с особой остротой понимаю, как важно любое воспоминание, плохое или хорошее, потому что именно наша память делает нас теми, кто мы есть.

Безжизненные руки Джеба трудно продеть в длинные рукава. Странно видеть его неподвижным. У него такое сильное, мускулистое тело; Джебу прекрасно удается всё, ездит ли он на мотоцикле, катается ли на скейте, рисует или лазает по горам. Или поднимает мне настроение. Когда я вижу Джеба настолько беспомощным, то вспоминаю опасности, с которыми он столкнулся в Стране Чудес прошлым летом, и гадаю, что ждет впереди нас обоих теперь, когда я вновь его в это втянула.

Я стараюсь двигаться быстрее. Джеб в плечах шире Морфея, но прорези для крыльев дают небольшой допуск и позволяют застегнуть пиджак на животе. Я провожу пальцами по волоскам у Джеба на груди и жалею, что нельзя поговорить с ним.

– Если бы ты только мог меня услышать, – шепчу я скорее себе, чем Джебу. – Если бы только я могла сказать тебе, как сожалею.

Морфей постукивает ногой по полу.