Корона скифа (сборник)

Мужик только добавил ходу. Тяжело дышавший городовой дважды выстрелил. Мужик продолжал бежать, но из образовавшейся в мешке дырки тонкой струйкой сыпался сахар, и сахарный след вилял в разные стороны, сообразно с бегом мужика. Было видно, что сахарная струйка сперва побурела, затем покраснела. Мужик бежал вс медленнее, потом упал.

— Что происходит? — спросил Ваня, остановив пролетку возле городового.

— Головановский склад подломили, сволочи…

По особо важным делам

Поезд, с которым граф Загорский выехал из Москвы, отправлялся ночью. Ехавший в этом же купе господин сразу стал укладываться спать. Поэтому граф счел за лучшее тоже предаться Морфею. А когда проснулся, в окно заглянуло солнце.

Граф глянул в окно, увидел быстро убегающие в небытие перелески, березовые колки, и под монотонный стук колес в ушах графа зазвучал романс. И чувство радости и грусти охватило его одновременно. Так всегда бывало с ним в дороге.

Увидев, что сосед по купе проснулся, граф сказал:

— Неправда ли, что в таких поездках в человеке оживает атавистическое чувство, смутное воспоминание о тысячелетних поисках, о дальних кочевьях, обретениях и утратах.

Господин в ночной шапочке и атласном халате сказал:

— Не задумывался над этим, а вы, кажется, поэт.

— Вы мне льстите! — сказал граф, — я всего лишь чиновник не очень высокого ранга в не очень большом губернском городе. Вы, я вижу, весьма привычны к путешествиям, не забыли даже и шапочку, и халат.

Сероглазый крепыш потянулся так, что кости у него хрустнули, и ответил:

— Да, я езжу часто. И теперь еду довольно далеко, потому и подготовился.

— Я тоже еду неблизко, — сказал граф, — может быть, даже дальше вас.

— Куда же именно?

— В Томск!

— По пути! — сказал сероглазый, — сообразим чайку. Чай помогает скрасить дорогу. Чаепитие — русская забава. Раньше, говорят, самовары в купе подавали.

— Я могу предложить кое-что кроме чая, — похвалился Загорский, — гаванские сигары, банановая водка из Сингапура, портвейн «Порто».

— Вот так скромный чиновник!

— У меня в Польше было много земель, теперь там немцы, а я переселился в Сибирь. Но имею богатых родичей в Швейцарии и Италии и в других странах. Я — граф Загорский Георгий Адамович, чиновник губернского правления.

Попутчик пожал ему руку, назвав себя:

— Следователь по особо важным делам Кузичкин Петр Иванович.

— Могу ли узнать, Петр Иванович, с какой целью едете в нашу глухомань?

— В вашей глухомани происходят дела, о которых давно не слыхивали в обеих российских столицах. У вас произошло уже шестое загадочное убийство. Кто-то прокусывает горло молодым особам во время любовных ласк и высасывает кровь. И пока нет никаких концов. Преступника вроде нашли и даже осудили, а убийства продолжаются. Следователь Хаймович, видимо, пошел по ложному пути.

Ваш губернатор обратился за помощью к нам, в Москву. Теперь много людей гибнет на войне, и к этому привыкли. А вот такой случай, в таком далеком от войны городе, волнует и возмущает обывателей. И начальство вынуждено принимать меры.

— Я готов по прибытии в Томск содействовать вам всем, чем только смогу! — сказал Загорский. На столике появились портвейн, колбаса, собеседники приступили к завтраку. За успех вашей миссии! — поднял свой бокал Георгий Адамович!

— Спасибо! — ответил Петр Иванович и спросил:

— А каково вам живется в холодной Сибири?

— Вы знаете, совсем неплохо! Люди в университете — просто уникумы, редкой величины алмазы. Я со своей легочной болезнью немало помотался по европейским курортам. Лечили меня известные во всем мире светила. И никакого толка. А в Томске живет профессор Михаил Георгиевич Курлов. Этот человек сотворил волшебство! Моя легочная болезнь стала отступать. Профессор создал общество «Белая ромашка». Именно по делам этого общества я нынче и ездил в Москву.

— Почему «Белая ромашка»?

— Ну, может, символ чистоты помыслов. Весной новым членам общества прикалывают на грудь большую шелковую ромашку с ярко желтой серединой, снежно-белыми лепестками. «Ромашка» эта достается тем, кто пожертвовал на дело борьбы с чахоткой хорошие деньги или как-то иначе содействовал борьбе с этой болезнью.

Представьте. Все в цвету: черемуха, сирень. А тут — оркестр, плакаты, доклады, в садах, на площадях, на базарах. Тут же раздают беднякам таблетки, мыло, дают советы как лечиться.

Михаил Георгиевич курирует детский санаторий в прямостойном бору за городом, он читает бесплатные лекции сестрам милосердия в обществе «Красного креста». Из дворян. Такой, знаете, типичный русак. Беловолосый, голубоглазый. Изящен. Почти всегда — фрак, галстук-бабочка. Учился в Мюнхене и в Берлине, стажировался во Франции. Я ему буду вечно благодарен, ибо он по сути дела спас мне жизнь. Приедем в Томск, я вас с ним обязательно познакомлю. Да и со многими другими светилами. Кстати, Петр Иванович, не желаете ли вступить в общество «Белой ромашки»?

— Я не против, но я пока ничем не заслужил такую честь! — улыбнулся Петр Иванович, — вот уж поработаю в Томске, тогда видно будет. И вы говорите в Томске теперь много поляков?