Невозможно отрицать, что это куртка Итана. Потрепанная нашивка, которую он выиграл на променаде в нашем родном городе, пришита к плечу, чтобы прикрыть дыру. Завязки капюшона завязываются три раза, потому что он думает, что это единственный способ не потерять их. Каждая отчетливо Итана вещь, колет свежую смертельную дыру в моей груди.
— Покажи мне, — Мой голос дрожит, такой грубый, что его невозможно узнать.
Леви выдыхает, сгибая кулак, лежащий на согнутом колене. — Остальное тебе видеть не нужно. Это не поможет.
— Пожалуйста.
Его суровый взгляд прожигает мне лицо. Я не могу оторвать глаз от нашивки на куртке брата.
Выброшенный приливом на берег незнакомцем. Я была так близка к тому, чтобы найти его, но опоздала, чертовски опоздала.
Правда звенит у меня в голове. В моей душе, разрывая меня на куски.
Леви кладет руку мне на плечо и отодвигает в сторону остатки брезента. Мучительный шум ужаса покидает меня, и я закрываю рот рукой.
Я молча качаю головой. Зрелище невыносимое. Без куртки я, возможно, не смогу его опознать. Инстинкт умоляет меня закрыть глаза, уклониться от правды, но я заставляю себя посмотреть, чтобы понять, что сделали с моим братом.
Черты Итана на месте, под жутким вздутием. Мое сердце болит так сильно, что кажется, будто оно больше никогда не сможет биться правильно. Я сгорбилась. Холод, распространяющийся по мне, проникает глубоко в кости, утягивая меня вниз.
Ботинки Рена появляются рядом со мной, и он тянется вниз, чтобы погладить мою голову. Я прижимаюсь к его ноге, цепляясь за его джинсы в качестве опоры, когда тихие рыдания сотрясают мое тело.
— Прости меня, — говорит он. — Мне так жаль, что все так закончилось.
Последние слова, которые мы с Итаном сказали друг другу, не дают мне покоя.
— Джуд, ты можешь…
— Я все предусмотрел. — Извини, Роуэн, — последовала короткая пауза.
Позади нас Колтон что-то быстро говорит по телефону, а Джуд берет на прицел, отдавая приказы. Рен остается со мной все время, пока я теряюсь в невообразимой печали.
Черт, что я скажу маме? После всей той лжи, которой я ее кормила. Это убьет ее снова.
Дрожащей рукой я медленно тянусь, чтобы погладить Итана по волосам. Рен присаживается на корточки и сжимает мое запястье.
Он говорит твердым тоном, но с понимающей нежностью. — Я знаю, все, что ты хочешь, это обнять его, но его тело может не выдержать этого в таком состоянии. Я также не могу позволить тебе оставить какие-либо свежие свидетельства о себе после смерти.
Да. Я знаю это. В документальных фильмах о настоящих преступлениях, которые мне нравятся, говорится о влиянии воды на порчу и разложение. Желчь поднимается в моем горле, и я зарываюсь лицом в шею Рена. Я даже не могу обнять Итана на прощание.
— Я никогда не смогу сказать ему, что заделал дыру в стене, — задыхаюсь я.
Рен обхватывает мою шею сзади, поддерживая. — Он знал, какая ты, моя храбрая девочка. Никогда не сомневайся в этом.
Я беспомощно впиваюсь пальцами в его рубашку. — Все уходят, и это моя вина.
— Я никогда не покину тебя, — он целует меня в макушку так же яростно, как и тон его слов. — Клянусь.
Движение вокруг меня размывается, пока я позволяю льду в моих костях тянуть меня глубже. Вместо того чтобы следовать побуждениям действовать, делать, двигаться, я сдаюсь и уступаю пустому святилищу в своем сознании.
— Роуэн, — голос Рена тверд, он хватает меня за руку и тянет за собой, выводя из оцепенения. — Мы должны уходить
— Парень, должно быть, позвонил после того, как ушел, — говорит Пенн.
Вдалеке раздается вой сирен.
Замерзшая и оцепеневшая, я только спотыкаюсь, мое внимание приковано к ужасному виду тела моего брата. Я все еще должна кричать и плакать, но ничего не осталось, кроме этой напряженной, холодной пустоты, вырезающей пещеристую дыру в моей груди.
Рен ругается и бросает что-то Джуд, прежде чем подхватить меня на руки. Он уносит меня прочь, но я вытягиваю шею, чтобы лучше видеть. Сирены становятся все ближе по мере того, как мы удаляемся от Итана.
Мой мир рушится во тьме.
32
Рен
Чувство вины давит на меня, когда я наблюдаю, как Роуэн переживает шок в последующие дни. Я потерпел неудачу, и это съедает меня изнутри. Все, чего я хотел, — это оградить ее от этого горя.
Никто не должен видеть, как любимого человека ожидает такой ужасный конец, как у Итана: его тело вздулось, обвисшая кожа приобрела тошнотворный серый оттенок, а его части пропали там, где морские обитатели питались его останками.
Если бы я мог уберечь ее от чего-то подобного, я бы это сделал. Но она бы только возненавидела меня за то, что я скрывал от нее что-то еще. Ей нужна была развязка после того, через что она прошла, разыскивая его.