Короткая память

За раскрытым настежь окном шумела летняя улица.

— Объясните, — сказал прокурор, — отчего загорелся «ВАЗ»? Такой сильный удар был?

— Скорее всего, не очень сильный. Но эти «ММЗ‑555» нелепо устроены. Слева выступает бензобак. От удара его сорвало, и бензин хлынул на «Жигули».

— Значит, несчастный случай? — спросил прокурор.

— То, что бак сорвало, возможно... А столкновение произошло по вине одного из водителей.

— Почему вы так думаете?

— А как же иначе, Иван Васильевич? Ширина моста — шесть метров. Стало быть, при аккуратном движении машины свободно бы разъехались. Роковой неизбежности столкновения не было... Десятки машин проезжают там, и ничего, — добавил Зубков.

— Кто же из водителей виноват? — спросил прокурор.

— Пока трудно сказать.

— Ну а ваше предположение? — спросил прокурор.

Зубков пожал плечами:

— Все зависит от того, на чьей полосе произошло столкновение. Если на полосе Терехина, виноват Беляев. На полосе Беляева — виноват Терехин.

— Что говорит Терехин?

— Говорит, ехал по своей полосе.

— Похоже?

— Пожалуй... Правда, «жигуленка» развернуло от удара. Нужно восстановить его первоначальное положение.

— Экспертов привлекали?

— Рано, Иван Васильевич... Их сразу на место надо было вызывать... А этого не получилось... До ближайшей экспертизы сутки езды... На такой срок ведь не перекроешь движение через мост... Теперь уж подождем, пока соберется весь первичный материал.

Они помолчали.

— Что Беляев? — спросил прокурор.

— Твердит одно и то же: «Не хочу жить».

— А по делу что-нибудь показывает?

— Пока ничего. Двух слов от него не добьешься. В состоянии сильнейшей депрессии...

— Это можно понять, — сказал прокурор.

— Конечно, — согласился Зубков.

Они еще помолчали.

— Знаете, о ком я все время думаю? — спросил прокурор.

Зубков отрицательно покачал головой.

— Дочь и невестка у стариков погибли... И если теперь окажется, что в этой смерти виноват их же сын... Если после похорон дочери и невестки еще и сына суждено проводить в тюрьму... — Прокурор махнул рукой: — Лучше не дожить, Зубков.

— Конечно, Иван Васильевич, — согласился 3убков. — Что и говорить!

Прокурор встал, прошелся по кабинету.

— И сегодня... вот это... зависит от нас с вами, — сказал прокурор.

Зубков покачал головой.

— От меня лично ничего не зависит, Иван Васильевич, — возразил он.

— А от кого? — Прокурор остановился. — От меня, что ли?

— От объективных обстоятельств, — сказал Зубков. — Моя обязанность — установить истину... А уж какой она окажется, решать не мне...

Прокурор с интересом глядел на Зубкова.

— Правильно, — сказал он. — Истина! Какое прекрасное слово! С юных лет привыкли: против истины ни на шаг! Мы вот с тобой как живем? День да ночь — сутки прочь. Понемножку радуемся, понемножку страдаем... А истина, она, брат, всегда только тор-же-ствует! — Он поднял вверх палец. — Сказано-то как? Колокольный звон! Под него только и вправе мы спать спокойно. Ибо знаем: совесть наша чиста. — Он вздохнул. — А сегодня я предпочел бы не знать твою истину, — почти грубо сказал он.

Зубков молчал.

— Все имеет свою цену, — сказал прокурор. — Истина тоже... Оттого, что осудим сегодня сына двух несчастных стариков, водители не станут завтра аккуратнее ездить. И аварий на дорогах не убавится.

Зубков молчал.

Прокурор не торопил его.

— А по-моему, Иван Васильевич, вы неправильно рассуждаете, — сказал Зубков.

— Да неужели? — прокурор усмехнулся.

— Мне так кажется... Сегодня мы с вами забудем истину, жалея двух несчастных стариков... А завтра — потому что нам кто-нибудь прикажет... А послезавтра — ради своей личной корысти... И что же получится в результате? Беззаконие и произвол?.. Вот тогда действительно надо пожалеть людей.

— Сколько вам лет, Зубков? — спросил прокурор.

— Двадцать семь. А что?

— Нет, ничего...

— И в пятьдесят буду точно так же рассуждать, — заверил Зубков. — Потому что считаю: повязку никогда нельзя снимать с глаз.

— Какую повязку? — не понял прокурор.

— Которой гражданка Фемида глаза себе завязала, — объяснил Зубков. — Богиня правосудия... Чтобы личные впечатления ей не мешали.

Прокурор ничего не ответил ему, вернулся в свое кресло.

— Разве я не понимаю, Иван Васильевич? — сказал Зубков. — Конечно, проще всего — несчастный случай... Но посудите сами... Вот если б нельзя было ничего предотвратить, ситуация выше сил человеческих, и нет виновных... Тогда конечно... А здесь? Кто-то же был виновен. Остается только выяснить кто — Беляев или Терехин... Разве я неправильно рассуждаю?

— Совершенно правильно, — сказал прокурор. — Вы хороший юрист, Зубков.

— Хороший или нет, не знаю. Но это моя профессия.

— Молодец, — сказал прокурор.

* * *

Старики Беляевы — Степан Алексеевич и Вера Михайловна — лежали в своих постелях.

Вера Михайловна плакала.

— Степочка, — тихо причитала она. — Степочка, что ж это такое?..

Старик поднялся.

— Ты куда, Степочка? — испуганно спросила она.

Он не ответил.

Оделся.

Вышел в сад.

Она засеменила за ним.

— Не пущу, — сказала. — Меня хоть пожалей.

— Не могу, мать, — сказал он. — Не держи...

Она смотрела на него.

— Ну хочешь, Игоря разбужу? — спросила.

— Не смей.