Короткий путь на дно

Шариф сморщившись, покосился на веселого эфиопа. Наверняка он знал, что говорил. Не стоило усугублять свое положение. Шариф взялся за работу, борясь со скручивающими его пополам рвотными позывами. Бульшую часть бака наполнил все же его напарник. Когда емкость увезли за пределы территории, Шариф отошел подальше от ямы и попытался вытереть испачканные фекалиями руки о землю. Но от запаха ему отделаться таким образом все равно не удалось. Юноша обессиленно опустился на землю.

– Как тебя зовут, приятель? – послышался рядом знакомый веселый голос.

Шариф повернул голову. Рядом с ним на земле устроился его напарник-эфиоп. Он весело улыбался, несмотря на опухшие разбитые губы.

– Шариф, – хрипло ответил юноша, – а тебя?

– Меня зовут Магиба, – ответил эфиоп, называя, скорее всего, прозвище, а не имя, данное ему от рождения, – и я вор. А ты за какие грехи сюда попал?

– За драку, – решил не вдаваться в подробности Шариф.

– И все? Только за одну драку? – удивился Магиба, но потом одобрительно закивал. – Что ж, это тоже причина. А подробности ты мне расскажешь как-нибудь потом. Например, за вечерним чаем, а?

– За каким чаем? – не понял Шариф, ожидая очередного подвоха.

– За вечерним. Можешь заказать себе и кофе, но я, например, плохо с него засыпаю.

До Шарифа дошло, что эфиоп шутит. Судя по обращению с заключенными, здесь не только чая, приличной еды не дождешься.

– Скажи, Магиба, почему этим людям, – кивнул сомалиец в сторону раненых и избитых заключенных, – не окажут помощь? Они же могут умереть.

– И еще как умирают, – охотно подтвердил Магиба, – человека два-три в неделю.

– А где все заключенные?

– На работе. Кто-то расчищает площадки от деревьев, кто-то на стройке, кто-то убирает с полей камни. У нас время проводится очень разнообразно. Мы тут даже отель строим. Он так и будет называться – «Гелало».

И Магиба с шутками и злой иронией рассказал Шарифу о нравах и обычаях, царящих в этой тюрьме. Заключенных поднимали в четыре часа утра. Завтрак состоял из дрянного хлеба и вареной фасоли. В половине пятого все уже были на работе. Если находились такие, кто не мог работать по состоянию здоровья – а это, как правило, были те, кто не мог ходить, – их заставляли работать в самом лагере. В чем заключалась их работа, Шариф за сегодняшний день узнал на себе. Работали даже те, у кого совсем не было сил. За отказ от работы могли забить насмерть. Поэтому хоть на четвереньках, хоть ползком, но нужно было выполнять приказы.

Работали заключенные до шести вечера. Потом их возвращали в лагерь, где кормили второй – и последний – раз за сутки. Кстати, тех, кто провинился на работе за пределами лагеря, заставляли работать еще и возвращали назад уже почти ночью. Кормили той же самой фасолью. Те, кого оставляли за «нерадивость» на работе, естественно, второй раз не ели, потому что пропускали время еды – второй ужин специально для них никто устраивать не собирался. Возвращение в лагерь после работы вовсе не означало, что наступало время отдыха: заключенных то строили для объявления различных распоряжений, то для объявления о наказаниях, то для демонстрации самих наказаний. Вечером проводились и различные внутренние работы – например, по ремонту или по выкапыванию новых выгребных ям. Часто вечером часть заключенных увозили на работу, которую нужно было выполнить лично для начальника тюрьмы.

Прошло несколько дней с того момента, как Шариф попал в этот ад. Он понимал, что для выживания в этих условиях нужно как-то приспосабливаться. Прошлая жизнь вспоминалась теперь как давно виденный сон. Все былые проблемы отошли на задний план. Шариф старался лишний раз не раздражать охранников. Он брался за любую работу, стараясь делать ее быстро и хорошо. Юноша похудел и замкнулся. Молодой организм Шарифа слабел от голода. Единственный человек, с которым он продолжал общаться, был вечно не унывающий Магиба. Шариф слушал его болтовню, которая была своего рода защитной реакцией, не позволявшей молодому эфиопу опускаться в этих нечеловеческих условиях и дающей ему силы для выживания.

Дни проходили за днями; Шариф стал замечать, что он постепенно слабеет. Все труднее стало сносить издевательства охраны и других заключенных. Здесь были и отъявленные уголовники, которые по взаимной договоренности с администрацией имели в лагере свою власть над остальными заключенными. Поблажки стоили очень дорого, и не все могли их себе купить.