Корпоративное бессознательное

На пол капает кровь. Стук капель отражается от стен, становится оглушительным, но не перекрывает отвратительный звук работы человека над плотью. Кровь течёт сильнее, она смешивается с какими-то другими жидкостями, густыми тягучими нитями стекает со стола. Всю комнату заполняет тяжёлый запах разделочного цеха, вызывая воспоминания о каком-то кровавом чердаке.

Темнота в углу колышется, рвётся на клочки. Из неё появляется лицо – тёмные, неровно остриженные волосы, высокие скулы, острый подбородок. Рот ещё недавно был зашит полностью, сейчас с правой стороны прорвана небольшая щель. Вокруг губ красные дыры. Из некоторых ещё торчат нитки.

– Изменяют нас, делают из нас что-то удобное, функциональное, – невнятно говорит Морин. – Мы – пластилин в их мудрых руках.

У неё на лбу выжжено клеймо, наполовину скрытое волосами. Он не хочет рассматривать, чей логотип на этом клейме.

– Лояльность – это благо. – Голос из зашитого рта напоминает мычание. – Она избавляет нас от мук выбора, и мы не думаем, чью сторону принять. В долгосрочной перспективе лояльность избавит нас от необходимости выбирать что-либо вовсе.

Человек над столом напрягается, разведя локти. Тело на столе выгибается в напряжении; раздаётся влажный треск, и тело расслабляется.

– Меняют нас, превращают во что-то. – Ей тяжело говорить, она делает паузу. – В инструменты, что наилучшим образом подходят для великих свершений.

Человек над столом выпрямляется, вытирает руки. На плече виден край знакомой татуировки. Кровь со стола льётся ручьями.

– Таким образом нас улучшают. Нас улучшают. Улучшают.

Она сидит на полу, поджав под себя босые ноги. Ему сначала кажется, что у неё ампутированы руки, но потом он видит, что они плотно прижаты к телу. Рукава смирительной рубашки завязаны за спиной, уходят вверх, теряются во тьме, как леска марионетки. Она сидит, раскачиваясь, повторяя одно и то же движение, похожая на подвешенную на леске тряпичную куклу.

Он делает несколько шагов к столу. Человек в фартуке отходит. Теперь видно, над кем он работает.

Лицо Эйди исполосовано чем-то острым, разрезы тянутся от уголков рта. Подбородок рассечён и напоминает второй рот. Светлые волосы собраны на затылке, и видно, что ушей у неё нет; на их месте привинчены прямо к черепу чёрные пластиковые коробки.

Левый глаз вырезан, в кровавую яму что-то вставлено. Видно металлическое кольцо на месте зрачка, всё остальное утопает в крови. Светильник на потолке светит Эйди прямо в лицо, вырисовывая все подробности.

Он наклоняется к ней. И то, что живёт в оставшемся у неё глазу, реагирует на его взгляд и смотрит на него в ответ.

Оно страшно. Страшнее, чем изуродованная Эйди. Потому что оно совсем не такое, каким было. Оно изменилось, и в то же время нет.

Из угла раздаётся рёв. Рот Морин распахнут, где-то разорвались нитки, где-то – её губы. Вместо рта образовалась кровавая дыра в лохмотьях плоти. Она смотрит на него, на стол, на тело на столе. Её голос больше не похож на человеческий, это рёв чудовища. От него свет наверху истерично мигает, словно вот-вот лопнет перегруженная спираль; свет вспыхивает, ослепляет и наконец будит его.

Он приходит в себя, уже не помня деталей кошмара. Остаётся только ощущение чего-то мерзкого, и ещё яркий свет в глазах.

Сновидение пошло трещинами и лопнуло, как керамика под избыточным давлением. Кеорт проснулся, задыхаясь.

Очень жарко, так, что тяжело дышать. Кажется, что он плавал в собственном поту, смешавшимся с мерзостью из сна.

«Это всё амфетамины. Точнее, амфетаминомодобные вещества. Я слишком много принял, а это похмелье, отходняк».

И ещё был страх. Страх бесцельности. Того, что «Энигма» окажется пустышкой, что во всём этом Дит-сити не окажется ни единой зацепки, ничего, что поведёт на следующий этап поисков.

«Я найду. «Энигма» – промежуточный пункт, очень важный, неизбежный. Я должен туда попасть, но окончательная цель не там».

Он сел на смятом спальном мешке, посмотрел на город на другом берегу большого лесного водоёма. От города по воде растекался мерный гул. Ответы там. Совсем близко.

Кеорт встал и пошёл к воде, петляя среди очертаний деревьев, ориентируясь на идущее от воды ровное гудение.

Внезапно ему стало страшно от уверенности, что он один в этой темноте, один на этом континенте, один на всей планете, а Морин, Эйди и Артон никогда не существовали – он их выдумал. Есть только чернота, в которой можно идти, и неясный звук от лежащего на другом берегу непонятного чудовища.

Он остановился, положил ладони на ствол дерева. Кора была липкой и мягкой, как у сосны, от неё отслаивались гибкие чешуйки. Она была настоящей.

«Это дерево существует».

Плечо двигалось с трудом. Гематомы от всего, что вчера попало в его броню, тоже чувствовались вполне настоящими.

«И Дит-сити на другом берегу существует. Там я узнаю, как мне найти свою память, информацию, которая заполнит пробелы и всё объяснит. И я узнаю своё место в мире, узнаю, к какой компании принадлежу. В жизни появится смысл и новая цель».

Кеорт повторял это про себя раз за разом, и страх постепенно отступал.