Корпоративное бессознательное

– Мальчик тоже помог призраку, – добавил самый старший. – Помог ему понять.

– Что понять? – спросил картавый.

– Ну, что он уже умер, – помедлив, сказал рассказчик.

– Тоже мне, помощь, – сказал нагловатый.

– Ну как… Наверно, это важно, – рассудительно произнёс самый старший. – Это важно – понимать, кто ты такой.

«Важно», – молча сказал им Кеорт.

Голоса снаружи стихли. В комнате быстро темнело. На секунду Кеорту показалось, что темнеет не на улице, а у него в глазах.

Он сел на кровати, потёр виски. «Переливание из пустого в порожнее приносит только приступы головной боли. Нужно отвлечься. Заняться чем-то». Он надел ботинки, натянул куртку и вышел на воздух.

В посёлке было тихо – видимо, уставшие измождённые жители уже вернулись из полей в свои дома. Кеорт посмотрел на небо. Западный край алел закатным светом, с востока подкрадывалась ночь.

Совсем рядом он услышал тихий шорох карандаша по бумаге – он доносился с плоской крыши дома.

Поискав глазами, он нашёл, за что зацепиться и во что упереться. Тренировки не прошли зря – короткого разбега и прыжка оказалось достаточно, чтобы забросить тело на невысокую крышу. Эйди, сидящая по-турецки, обернулась к нему.

– С другой стороны есть лестница. По ней проще.

Она улыбнулась. Кеорт не нашёл ничего лучше, чем просто улыбнуться в ответ.

– Не помешаю? – спросил он.

– Нет. – Она покачала головой и вернулась к тетради, которую держала на коленях.

Кеорт сел рядом с ней на нагретый пластик. Отсюда было прекрасно видно огромное солнце, медленно погружающееся в чёрный лес. Раскалённый добела шар поджигал закатное небо вокруг себя. Кеорт некоторое время смотрел прямо на солнце – в конце концов, хирургически модифицированные глаза это позволяли. В левое ухо лилось умиротворяющее шуршание карандаша по бумаге. Кеорт украдкой, скосив взгляд, заглянул в большую тетрадь.

Там было гигантское солнце, лес, поля, пылающее небо – всё на одной странице, в простом карандашном рисунке. И при этом в нём было ещё что-то. Своё. Другое. Новое. В двух цветах на одной странице каким-то непостижимым образом уместилось больше, чем было на самом деле.

Кеорт снова посмотрел на небо, на лес и на поля. Перевёл взгляд на рисунок, затем снова на его настоящий прототип. Прощупал глазами каждый элемент.

Настоящий прототип отличался от рисунка некоторыми деталями. Кеорт начал всматриваться, и нестройная графика развернулась перед ним, становясь объёмной и почти осязаемой.

Нарисованное поле было полно дыма. Он забивал всё пространство среди растений, заполнял оранжерею, ржавым скелетом выступающую из серой пелены.

Земля была влажной. Рисунок не мог передать цвет, но Кеорт был абсолютно уверен, что всё поле пропиталось чем-то красным.

Он поглядел на то, над чем сейчас работала Эйди.

Кеорт увидел реку – почти с такого ракурса он видел её с моста у отеля. По течению плыли тёмные точки, похожие на листья, и среди них чёрные пятна – два больших и одно поменьше. Рисунок ещё не был закончен, но Кеорт увидел в них выступающие из воды спины трёх тел, обтянутые мокрой одеждой.

«Это не настоящее».

Он задохнулся, протёр глаза похолодевшими пальцами.

«Это какая-то интерпретация сути вещей. Проблески возможного развития событий: она рисует то, что, по её мнению, представляет собой окружающая действительность, события, что происходят вокруг неё. И ещё – к чему эти события могли бы привести. И это кажется таким… правильным».

– Как ты это делаешь? – спросил он.

– Что делаю? – Она подняла на него глаза.

– Как ты делаешь это всё? – Кеорт указал на страницу тетради.

– Да просто рисую. – Она смущённо улыбнулась.

– Где ты этому научилась?

– На ферме. Больше негде было – я там всю жизнь прожила. Там и рисовала.

– Наверно, ты долго тренировалась? – он неуклюже попытался продолжить разговор.

– Ну не то чтобы я прям тренировалась… Мне просто это нравится, – она убрала со лба светлый локон. Её пальцы были перепачканы растёртым карандашным грифелем. – А вообще, да, я много рисовала. Ну, когда родители были ещё живы, – она посмотрела мимо Кеорта. – У меня было много рисунков. Когда я решилась перебраться в город, я всё оставила на ферме.

«Она не понимает. Видимо, она делает это интуитивно, и не понимает, как».

– Знаешь, что бы ты ни думал об Артоне, он хороший человек, – сказала она. – С ним у меня опять появилось время, чтобы рисовать. Мне не придётся всю жизнь тянуть лямку на ферме… И вообще, не будет больше никакой фермы. Он заберёт меня на Землю. И вот там я научусь рисовать. По-настоящему, не как сейчас. А пока, – она пожала плечами, улыбнулась. – Я просто рисую, что вижу.

Солнечный свет лился на её лицо, делая его ослепительно чистым. Таким, как в детстве, когда им обоим было лет по десять. Только тогда она совсем не любила рисовать.

Не до конца сошедший синяк всё ещё желтел у неё под правым глазом.

– Прости, – сказал он, глядя ей в глаза. – За это, – он почти дотронулся до её щеки. – Давно надо было попросить. Прости меня.

– Простила, – ответила она, не отводя глаз. – И спасибо. Спасибо, что вступился сегодня.

– Пожалуйста, – машинально ответил Кеорт.