Корсар

С земляками я познакомился в начале марта. К тому времени царь со свитой перебрался в городок Дептфорд, расположенный ниже по течению. Там находились Королевские верфи. Для царя арендовали у Джона Эвелина дом с большим садом, примыкающим к верфям. В ограде сделали калитку, чтобы высокий гость мог в любое время попасть в, по его мнению, святая святых. Впрочем, здесь он не изображал из себя работягу, а занимался теорией кораблестроения. В будущем этого здания среди исторических достопримечательностей я не видел. Возможно, перестроят, снесут или просто не нашел его. Я предположил, что в дом пройти будет трудно. Наверняка там два кольца охраны — английская и русская. Как мне рассказал местный цирюльник, у которого я побрился и заодно узнал все, что мне нужно, английский караул охранял не гостей, а местных от русских. По ночам в доме совершались какие-то оргии с криками, диким хохотом и стрельбой, а подобным образом разрешалось развлекаться только английским морякам. Объяснять старшим караулов, что хочу поболтать за жизнь с московским царем, придется долго, нудно и, скорее всего, безрезультатно. Зато, помня тягу первого российского императора к тавернам и пивным, не сомневался, что в ограде должна быть еще одна калитка, ведущая к ближайшей забегаловке. Искать эту калитку не стал, сразу отправился по пивным. Сперва посетил лучшую, как мне сказали, в этом районе. Там было слишком чисто, чтобы пьяный русский чувствовал себя, как дома. Пошел в ту, что похуже — и не ошибся.

Она была из двух комнат. В каждой по три длинных стола. Под потолком над проходами между столами висело по масляной лампе со стеклянным колпаком, которые давали света ровно столько, чтобы с расстояния метра слуга (в будущем их будут называть официантами) смог разглядеть лицо посетителя и не ошибиться, кому принести заказ. Под потолком висел плотным слоем табачный дым, из-за чего лампы казались маленькими солнцами среди туч. Наверное, благодаря дыму, в помещение было тепло, хотя снаружи легкий морозец. Судя по непривычным здесь одеждам и говору, все три стола в первой комнате занимали русские. Царь Московии сидел за ближним от двери и в углу. Чтобы добраться до него, пришлось бы перебить большую часть его собутыльников, коих было чертова дюжина. Он был длиннее их почти на голову. Темные волосы завиты то ли от природы, то ли искусственно. Нервное, дерганное лицо выбрито, оставлены только усы, которые топорщились, придавая царю сходство с задиристым котом. Я почему-то подумал, что передо мной, несмотря на возраст года в двадцать четыре, подросток, который ведет себя вызывающе, чтобы казаться старше, опытнее. Одет в темно-зеленый жюстокор по последней французской моде, но черные пуговицы, расстегнутые вверху, дешевые, скорее всего, деревянные, причем не из черного дерева, а из крашеного дуба или даже липы. В левой руке дымящаяся трубка. Царь Петр размахивал ею, что-то рассказывая соседу слева. Там, во главе стола, занимал место человек явно худородный, лет пятидесяти восьми, с подслеповатыми глазами и непрошибаемым спокойствием на лице. Складывалось впечатление, что если разбить об его голову кувшин с пивом, все равно не выведешь из состояния душевного равновесия. Одет в черный русский мешковатый зипун, но рукава узкие и короткие. Слева от царя сидел темно-русый ровесник с красивее завитыми волосами и чисто выбритым, озорным лицом. Карие глаза смотрели на окружающих взглядом шкодливой собачонки — с нескрываемым желанием тяпнуть кого-нибудь за ногу втихаря. На нем был темно-красный жюстокор, как и у Петра, но пуговицы из блестящего желтого металла, возможно, золота. Я не помнил, как выглядел Александр Меньшиков, но интуиция подсказывала, что это именно он. Остальные места за столом занимали, судя по скромной одежде и нескромной развязности, люди служивые, из бедных дворян.

— Добрый вечер честной компании! — поприветствовал я, остановившись у стола и спросил, глядя в глаза царю: — Разрешишь присоединиться к вам, Петр Алексеевич?

Будущий российский император мигом набычился и спросил грубым тоном:

— А ты кто такой?

— Мой отец служил твоему деду, а после смерти жены уехал к французскому королю да там и остался, женившись на француженке. Дослужился до командира роты, капитана, — рассказал я и достал из кармана подорожную, выписанную мне князем Мосальским. — Вот его подорожная. Дед хранил ее, как зеницу ока, все не расставался с мыслью вернуться на родине, да так и умер на чужбине на восемьдесят девятом году жизни.

Петр Первый жестом показал, чтобы подорожную передали ему. Развернув, быстро пробежал взглядом, задержавшись только на нижней части, наверное, разбирал дату и подпись, затем передал сидевшему слева.

Прищурив и без того подслеповатые глаза, тот прочитал медленно, после чего кивнул еле заметно царю и сказал:

— Знавал я князя Ивана Андреевича Мосальского, заведовал Пушкарским приказом у твоего отца.

— Садись вон там, — показал Петр Первый на место напротив себя и приказал сидевшим там: — Подвиньтесь, дайте ему место и налейте!