Кортик. Бронзовая птица. Выстрел

- Может, они и поспорили там, не знаю. Только не мог его Николай убить. Он и муху не тронет. И никакого револьвера у него нету.- Она бросила ухват и, закрыв руками лицо, заплакала: - Четыре года в армии отслужил… Только жить начал… И такая беда… Такая беда… - Она тряслась и повторяла:

- Такая беда… Такая беда…

- Надо ехать в город и защищать его, - сказал Миша.

Мария Ивановна вытерла глаза передником:

- На защитников деньги нужны. Л где их возьмешь?

- В городе есть бесплатная юридическая помощь. При Доме крестьянина. Николая оправдают. Вот увидите.

Мария Ивановна вздохнула и снова принялась за горшки и ухваты.

Миша глядел на ее сгорбленную спину, худую, натруженную спину батрачки, на безмолвного Жердяя, на убогую обстановку нищей избы, и его сердце сжималось от жалости и сострадания к этим людям, на которых свалилось такое неожиданное и страшное горе. И хотя Миша ни секунды не сомневался, что Николай невиновен и его оправдают, он понимал, как тяжело теперь Марии Ивановне и Жердяю. Сидят одни в избе, стыдятся выйти на улицу.

- Спрашивает его милиционер, - снова заговорила Мария Ивановна: - «Ты убил?» - «Нет, не я». - «А кто?» - «Не знаю». - «Как же не знаешь?» - «А так, не знаю. Обмерили мы луг, я и ушел». - «А почему один ушел?» - «А потому, что Кузьмин на Халзан пошел».

- Что за Халзан? - спросил Миша.

- Речушка тут маленькая,- объяснил Жердяй,- Халзан называется. Ручеек вроде. Ну, и луг - Халзин…

Мария Ивановна продолжала свой рассказ:

- Вот и говорит ему Николай: «Кузьмин на Халзан пошел. Верши там у него расставлены. А я уж как стал к деревне подходить, гляжу - за мной бегут. Говорят, Кузьмина убили. Побежали мы обратно. Действительно, лежит Кузьмин». - «Стрелял-то кто?» - «Не знаю». - «А лодка где?» - «Не знаю». А милиционер говорит: «Ловок ты, брат, сочинять». Нет того, чтобы разобраться.

Миша пытался себе представить и луг, и убитого Кузьмина, и Николая, и толпу вокруг них, и милиционера… А может быть, поблизости орудуют бандиты… Миша подумал об Игоре и Севе. Ведь и их могли бандиты пристукнуть. Вот что делается!

- Вы не беспокойтесь,- сказал Миша, вставая, - все разъяснится. Николая взяли в город как свидетеля.

- Нет уж,- вздохнула Мария Ивановна,- не скоро ее, правду-то, докажешь!

Глава 11

ГРАФИНЯ

Директор детского дома Борис Сергеевич оказался высоким, сутуловатым молодым человеком в красноармейской гимнастерке, кавалерийских галифе и сапогах. Он был в очках. Это удивило Мишу: военная, да еще кавалерийская форма, и вдруг - очки! Как-то не вяжется.

Он искоса и, как показалось Мише, неодобрительно посмотрел на палатки, точно ему не нравится и лагерь, и вообще все, так что Миша начал себя чувствовать виноватым в том, что усадьба Карагаево так запущена.

Они вышли на главную аллею и сразу увидели графиню. Старуха стояла на веранде, подняв кверху голову, в той самой позе, в какой ее уже видели мальчики, когда прятались в конюшне. Казалось, что она поджидает их. Приближаться к этой неподвижной фигуре было довольно жутко.

Они остановились у ступенек веранды. Борис Сергеевич с знакомым уже Мише неодобрением смотрел на старуху, на ее обрамленное седыми волосами лицо с крючковатым носом и грязно-пепельными бровями. И под действием его взгляда все беспокойнее становилась графиня, ее большие круглые глаза с волнением и ненавистью смотрели на пришельцев.

Уверенность и спокойствие Бориса Сергеевича понравились Мише. И странно - Коровин тоже держался так, точно этой старухи и не было здесь вовсе. А когда приходил сюда с Мишей, так «сердце захолонуло».

Наконец старуха спросила:

- Что вам угодно?

- Я директор московского детского дома номер сто шестнадцать-. Разрешите узнать, кто вы.

- Я хранительница усадьбы,- объявила старуха.

- Прекрасно,- сказал Борис Сергеевич. - Есть предположение организовать здесь детскую трудовую коммуну. Я бы хотел осмотреть дом.

Старуха вдруг закрыла глаза.

Миша испугался. Ему показалось, что она сейчас умрет.

Но старуха не умерла. Она открыла глаза и сказала:

- Этот дом - историческая ценность. Я имею на него охранную грамоту.

- Покажите!

Старуха вытащила из-под платка бумагу, подержала ее в руках и протянула Борису Сергеевичу.

Тот взял и, недовольно морщась, начал читать.

Подавшись вперед и скосив глаза, Миша из-за плеча Бориса Сергеевича тоже заглянул в бумагу.

В левом углу стоял большой расплывшийся штамп, точно наляпанный фиолетовыми чернилами. Текст был напечатан на пишущей машинке. Сверху крупно: «Охранная грамота». Ниже, обыкновенными буквами: «Удостоверяется, что жилой дом в бывшей усадьбе Карагаево, как представляющий историческую ценность, находится под охраной государства. Всем организациям и лицам использовать дом без особого на то разрешения губнаробраза воспрещается. Нарушение охранной грамоты рассматривается как порча ценного государственного имущества и карается по законам республики. Зам. зав. губернским отделом народного образования Серов». И затем следовала мелкая, но длинная подпись этого самого Серова.