Кошачьи язычки

Я опустилась возле нее на колени — черт с ними, со шмотками, если ей все равно, мне и подавно, — обняла ее и прижала к себе, не придумав ничего лучше. Какие слова ей сказать? А Клер, та самая Клер, которая терпеть не могла, когда до нее дотрагивались, прижалась ко мне и обмякла в моих руках. Она положила голову мне на плечо, так что ее слезы стекали по моей шее, где-то рядом, то ли сбоку, то ли снизу, раздавался стук машины, я закрыла глаза и зарылась лицом в ее волосы, слегка пахнущие кокосом, и вдруг увидела нас обеих, словно в кадре фильма: мы потерпели крушение, нас двое на острове, мы вцепились друг в друга, над нами качаются на ветру пальмы, и неоткуда ждать спасения.

Она говорила совсем тихо, тусклым, каким-то жестяным голосом. — Я больше не могу, — всхлипывая, повторяла она. — Если бы я могла все тебе объяснить… Но это невозможно. Мне конец, во мне ничего не осталось, я пуста, мне нечем дышать, и сама я ничто. Я умираю, Додо.

Знакомые слова. Именно их я твердила во время той нашей поездки, после окончания школы. Раз тысячу, не меньше.

Мы с Ахимом намеревались встретиться пятнадцатого августа в Портофино, но на всякий случай договорились, что он сначала напишет мне, в Милан или, в крайнем случае, в Рим, fermo in posta, я специально отыскала в словаре это слово. В Милане письма не оказалось. Ох уж эта итальянская почта, подумала я, но ничего, наверняка получу что-то в Риме. Дважды смотавшись на почтамт возле самого крупного вокзала «Термини» и убедившись, что письма так и нет, я решила позвонить сама, прямо из будки в здании почты, но только вечером, разумеется, — международные переговоры стоили тогда бешеных денег.

Мне повезло, он был дома. — Ciao, bello, — заверещала я в трубку, когда сосед по комнате подозвал его, — осталось всего пять дней, ты рад? — Он молчал. Я обругала эту чертову телефонную связь, но тут он заговорил.

Эта будка. Я и сейчас ее помню. На металлической стене рядом с аппаратом было что-то нацарапано, и, пока я слушала Ахима и правда ледорубом ввинчивалась ко мне мозг, я снова и снова читала эту надпись. Clara, rispondimi.[21]

Моей латыни оказалось достаточно, чтобы перевести фразу, и я смертельно завидовала этой Кларе, от которой кто-то так ждал ответа. Меня Ахим даже не слушал. Он тарахтел минут десять без перерыва, без запятых и точек, видно, разучил монолог заранее, может, не без ее помощи.

Я повторяла только одно слово: о’кей, о’кей, о’кей. Большего ничего не могла выдавить из себя, боялась заплакать. Наконец он умолк, и между Гамбургом и Римом повисла вдруг страшная тишина. — Хорошо, ciao! — с трудом проговорила я. — Будь здоров. — И повесила трубку. Аккуратно и благовоспитанно, лучше бы и сама Клер не сделала.

Она стояла неподалеку от будки, в зале почтамта, и ждала меня, окруженная по крайней мере дюжиной без памяти влюбленных итальянцев. Она смотрела прямо на меня, пока я шла к ней, она уже знала ответ, я это видела, она предчувствовала заранее, что произойдет, даже не удивилась. Клер всегда была реалисткой. Она гораздо лучше меня знала людей и их слабости.

Она доставила меня в пансион в Джаниколо на такси. Все это она рассказала мне позже, сама я ничего не помнила, была в полной отключке. Она уложила меня в постель и взяла дело в свои руки. Три дня спустя мы уехали в Амстердам, потом с двумя пересадками, в Мюнхене и Кельне, вернулись домой. Еще через три дня все было позади. Сколько раз в те бесконечные черные часы я, рыдая и размазывая слезы, со спазмом в горле сообщала ей, что умираю? И что она мне отвечала? — Тебе это только кажется. Ты не умираешь. По крайней мере, раньше меня ты не умрешь. — Смешно? Но меня это действительно успокаивало.

Я взяла ее ледяную руку, прокашлялась и сказала: — Тебе это только кажется. Ты не умираешь. По крайней мере, раньше меня ты не умрешь.

Нора

По пути в отель мы не обменялись и парой слов. Клер выглядела, как всегда, может быть, чуть бледнее обычного.

— Это все вчерашний суп — «бихун», — сказала она. — Не волнуйся, со мной уже все в порядке. — И замолчала.

Что же они целых полчаса делали в туалете? О чем говорили? Я здесь — третий лишний, и они ясно дали мне это понять. Обе. Идут со мной рядом, но витают где-то вдали.

Я приостановилась — левую икру свело судорогой. Надо будет купить магния. Это у меня от матери, слабые мышцы. Пока играла в теннис, было еще ничего, а теперь все хуже и хуже. Но почему они меня не подождали? Идут себе вперед, рука в руке, как две маленькие девочки. Словно время вернулось на несколько десятилетий назад. Опять они проносятся мимо меня, щебеча и хихикая на ходу, а я стою и глотаю обиду. Мне приходилось бежать за ними вдогонку, запыхавшись, семенить рядом, приноравливаясь к их быстрому шагу.

— Над чем это вы смеялись?

Они обменялись взглядами и загадочно улыбнулись друг другу:

— Да так, ничего особенного.