Кошачьи проделки

Я говорила, что лучше бы ему было не трогать эту «Агу». Ведь, так или иначе, мы приходили дважды в день, чтобы кормить Руфуса. Никто из нас совершенно не разбирался в «Агах». Я бы чувствовала себя гораздо спокойнее, подкладывая в нее топливо два раза в день, как мы всегда делали в прошлом.

В первый вечер все было хорошо. «Ага» работала исправно. На следующее утро – это был Рождественский сочельник – она была значительно холоднее. Я наполнила ее, просеяв топливо, и стала надеяться на лучшее. В ту ночь она не грела. Чарльз, супероптимист, настаивал на том, что все в порядке. «Просеять топливо, – сказал он, сопровождая свои слова действиями. – Открыть под… Через десять минут она будет греть как черт».

Через десять минут Руфус сообщил, что теплее вроде бы не стало, и Чарльз сказал, что что-нибудь придумает. Тем временем мы принесли Руфусу грелку.

В ту ночь я спала мало. Чарльзова тетушка Этель, которая гостила у нас на Рождество, плохо спит вне дома и всегда упоминает об этом. Я слушала, как за стеной беспокойно скрипят пружины ее кровати, как она выбирается из постели, как возвращается обратно, как медленно, один за другим, сбрасывает с ног башмаки. После всего этого, казалось бы, ты просто обязан задремать, только сна у меня не было ни в одном глазу. Я беспокоилась об «Аге» и слушала бой часов до самого рассвета.

В довершение всего стояли сильные морозы. «Ага» не работала, дом остывал, Хейзелы вернутся только морозным вечером Дня подарков. Видения проносились перед моим мысленным взором, как в синемаскопе. Когда я дошла до того, что может пойти снег и Хейзелы задержатся в пути, трубы полопаются и ковры придут в негодность, я в панике разбудила Чарльза.

– Чепуха, – ободряюще сказал Чарльз. – Теперь, зная, что она выключилась, мы легко ее запустим. Все, что нам нужно, – это немного древесного угля.

Чего он не учел, это того, что сегодня было Рождество и мы не могли его добыть.

Я обойду молчанием события последовавшего дня, не говоря уже о том, что на нашем празднике в тот вечер главной темой было, как разжигают такие печи. Каменный уголь, предложил кто-то. В промежутках между приготовлением индейки мы пытались делать это все утро. Жидкость для розжига, предлагал другой. Если применить ее в достаточном количестве? В перерывах между нарезанием сандвичей мы пытались это делать всю вторую половину дня. Древесный уголь, настаивал знаток; больше ничем не поможешь. Все одарили его злобным взглядом.

В ту ночь было холоднее, чем когда-либо. Стекло лопалось. Земля звенела, как железо, когда мы провожали наших гостей, и Руфус заметно дрожал, когда получил от нас вторую грелку. Когда мы пошли спать, даже Чарльз лежал без сна. В четыре часа утра он сообщил мне, что решил проблему.

У нас дома камин с поддувом. Большой, с сильной тягой. Пусть он поработает как кузнечный горн, сказал Чарльз. Принесем к нам немного топлива для «Аги» и разложим там поверху. Затем он, Чарльз, пойдет в коттедж к Хейзелам и опорожнит «Агу». Когда он это сделает, то позвонит мне, я тогда скину совком раскаленное докрасна топливо в ведро и побегу с ним в коттедж Хейзелов (что-то в последнее время мне приходится многовато бегать). Насыплем раскаленное топливо в пустую печь, и дело в шляпе.

Как ни странно, это сработало, хотя слава Богу, что никто не увидел меня за этой миссией, мчащейся во всю силу по переулку с принадлежностями для хорошего лесного пожара.

Это было старое ведро с дырявыми швами. При беге возникала тяга, и оно светилось, как жаровня. Пыхтя, ввалилась я в кухню Хейзелов, и мы лихорадочно выложили топливо в печь.

Помогло. Мир изменился. Все было совсем иначе час спустя, когда мы возвращались домой. Позади нас оставался быстро нагревающийся дом, аккуратно прибранная кухня, мурчащий рыжий кот, радостно сидящий на крышке теплой плиты. Впереди нас ждал День подарков, когда можно было расслабиться. Поболтать с тетей Этель, уделить внимание животным, навестить вечером брата Чарльза…

Мы оставили Аннабель привязанной на лужайке, дав ей немного сена. И немного беспокоились, потому что лужайка была сверхледяной, но ослице необходимо было подышать свежим воздухом. Тем не менее мы встревожились, когда, вернувшись, обнаружили на ней оборванную веревку.

«Право, мы должны найти веревку покрепче», – сказала я, хватаясь за обрывок и лихорадочно привязывая ослицу к сирени.

Что, если бы она осознала, что находится на свободе? Поскакала бы галопом за нами по переулку, в ее-то положении, и поскользнулась на такой дороге. При мысли об этом мне стало нехорошо. В этот момент из-за угла торопливо выскочила тетя Этель в розовом халате и грубых башмаках, и мне стало дурно уже на самом деле. Тетя Этель, которой за восемьдесят, никогда не выходит за дверь без шляпки и пальто, даже чтобы вынести ведро. Происходило что-то неладное.