Кощеева невеста

Немногие знали, что именно в этом и заключалось тайное умение Василисы как чародейки — подарить веру в собственные силы, помочь воспрянуть духом в трудный час, подтолкнуть к решению. Кощей, конечно, знал. Поэтому перед важными битвами всегда к опальной жене в гости захаживал. Может, потому и не убил её, не отправил гнить в подземелья вместе с Марьяной — почуял редкий дар и позволил развить его.

— Я справлюсь, мам!

Лис это не в утешение сказал. Сейчас ему и впрямь казалось, что он совладает с чем угодно. А в голове, словно мошки в погожий день, роились идеи.

Ему вдруг подумалось: а зачем вообще привязывать свою жизненную силу к одному предмету? Ледяное сердце — это, конечно, красиво, но (да простит его отец) крайне несподручно. Лис уже понимал принцип, по которому работало Кощеево заклятие, и теперь его одолевала мысль: а что, если можно было бы помещать тепло души в разные предметы по собственному выбору? Цену, конечно, в любом случае заплатить придётся — в великом чародействе без этого никак. Но цена его не пугала. Гораздо больше будоражило разум то, что можно было бы стать одновременно и бессмертным, и смертным. Оп — и переместил жизнь, скажем… да хоть в тот оберег, что матушка сделала. А захотел — оп — и забрал обратно. Нужно только отсечь несколько ниточек, которыми душа к телу привязана. И живи себе — не горюй, ни один ворог не догадается! Кощееву-то смерть хоть и трудно, а всё-таки можно найти: добраться до острова Буяна, открыть ларец, не порезавшись, не упустить зайца, подстрелить утицу и ка-а-ак хватить ледяное сердце с размаху о камни… От этой мысли Лису стало не по себе: хоть и не жаловал он Кощея, но разве смог бы вот так лишить его жизни?

Память подбрасывала — словно полешки в костёр — те редкие моменты, когда навий князь всё-таки был ему хорошим отцом. Как почти ласково потрепал по волосам после первого успешного заклятия, подул на обожжённые детские пальчики и с потаённой гордостью молвил: «Учись, сын». Как одобрительно хмыкнул, когда Лис впервые пропел колдовскую песню и огнепёска, миг назад пытавшаяся цапнуть его за босую ногу, застыла, словно окаменев. Как бросил ему платок, когда Лис ревел, баюкая сломанную после падения с дерева руку, и строго напутствовал:

«Мужчины нашего рода не плачут»…

Да, в отношениях отца и сына было много горечи и непонимания, но было и другое — Лис только теперь осознал, как страстно всё это время желал заслужить Кощеево одобрение. И как боялся, что, получив его, вконец расстроит мать.

— Нет, не будет никакого одобрения, что бы я ни делал, всё зря… — шепнул он себе под нос. — Все похвалы Кощея лживы. Они нужны лишь для того, чтобы подцепить меня на крючок, сделать послушным… — И рывком оборвал тугую нить, тянущуюся за ним из самого детства:

«Не жди…»

Пламя стоявшей на столе свечи дрогнуло и на миг окрасилось алым, но Василиса, кажется, ничего не заметила.

Только этого было маловато.

Лис уже знал, какие слова нужно произнести следующими, но их мать уж точно не должна была услышать. Он ушёл к себе, рухнул на кровать ничком, зарылся в покрывала и, обняв подушку, едва слышно выдохнул в неё:

«Не верь…»

Алое пламя полыхнуло вновь — теперь уже перед внутренним взором, — выжигая из сердца доверие — всё без остатка. Ведь мы — из Нави. Тут никому нельзя открываться.

С каждым новым словом — а слова его обладали чародейской силой и весом — Лис чувствовал, словно отрезает от себя куски плоти.

«Не надейся…»

Следующий зарок пришёл сам собой. Он ведь уже не глупый маленький лисёнок. Должен понимать, что жизнь жестока, а сказки врут — чудес не бывает. Им с матерью не суждена спокойная тихая жизнь где-нибудь в укромном месте. Даже если повезёт сбежать, придётся постоянно переезжать, прячась от Кощея и его ищеек.

По лицу покатились слёзы, подушка быстро намокла. Видать, правду говорят старики — самые важные ритуалы всегда творятся в одиночестве. Для этого не нужно ни ножей, ни свечей, ни горьких трав — одна лишь решимость.

«Не люби…»

Губы ожгло огнём, тело выгнуло болезненной судорогой, и он поспешно добавил: «…никого, кроме родной матери». Стоило взглянуть правде в глаза: от этого чувства Лис ни за что не смог бы отказаться. Умер бы, но не смог.

Он припомнил речи дядьки Ешэ, мол, добрый ты пацан, Лисёныш, тяжко тебе будет. И, кажется, только сейчас понял, что на самом деле хотел сказать ему мудрый советник отца: милосердие навьему княжичу ни к чему. Глупая обуза.

«Не жалей…» — сердце сжалось, пропустив удар, но выстояло.

Так шаг за шагом, слово за словом, обет за обетом — Лис выстраивал свою броню. Ему казалось, теперь она достаточно крепка: пяти зароков будет достаточно.