Кошки-мышки

Я не ответила на вопрос. Я думала о Лоле. Вчера она в ярости удалилась в дамскую комнату, наступив на собственную шубку, но вернулась уже спокойная, с ярко накрашенными губами и покаянным видом, и всячески старалась мне угодить. Я была к ней не слишком внимательна – меня рассердили ее капризы, к тому же я пригласила на ужин Джонни, и голова у меня была занята этим. Я пять раз звонила Бренде по всяким пустякам – напоминала, что надо охладить бокалы, подогреть тарелки, расставить цветы в нужных местах… Теперь уже поздно извиняться и бессмысленно думать, не была ли моя сосредоточенность на себе одним из поводов к ее отчаянию.

– Трагедия бессмысленной растраты – растраты человеческой жизни и таланта. И всему виной алкоголь.

Я взглянула на темный грустный профиль отца на фоне огня в камине и возразила:

– Дело было не только в алкоголе. Нельзя так говорить. Все было гораздо хуже.

– Хуже? – взвизгнула Глория, поглаживая свою леопардовую пижаму так, чтобы привлечь внимание к округлостям под ней. – Что может быть хуже, чем пьянство и суицид?

– Печаль, – ответила я. – То, что заставляло ее пить. Пойми, папа, вспомни собственный опыт. Пока ты не осознал, что именно сделало тебя пьяницей…

– Это совсем другое дело! – раздраженно перебила Глория.

Как жена Нобла Барклая, она должна была стремиться к кристальной честности в отношениях, но о неприглядных периодах в его жизни ей думать не хотелось.

– Ты узнал свои слабости, научился им противостоять и бросил пить, – продолжала я, глядя только на отца. – Проблемы Лолы были хуже твоих, потому что она острее чувствовала.

– Глупости! – фыркнула Глория.

– Ее чувства были настолько остры, что ей невыносимо было с ними жить. Невыносимо видеть, как устроен мир, как честных людей, робко стремящихся к счастью, обманывают и водят за нос.

– Это просто смехотворно! – резко бросила Глория. – Если ей было так жалко простых людей, почему же она не пыталась помочь им, как твой отец, а лишь погрязла в пьянстве и распутстве? Так ведь, папочка?

Отец вздохнул.

Пробили настенные часы, и как по команде появился Харди с подносом.

– Сок ананасовый, виноградный, яблочный?

Я покачала головой.

– Нет, спасибо.

– Выпей. Это полезно.

Хорошая дочь не могла ослушаться отца. Она пила яблочный сок, честными глазами глядела на любящего родителя и думала о том, почему он обвинил ее в убийстве.

Колени у меня подкашивались, губы побелели, меня всю трясло, но все же я произнесла:

– Папа, нам надо поговорить.

У Глории аж глаза загорелись в предвкушении.

– Наедине, – быстро добавила я. – Это очень важно.

Для моего отца такие просьбы были не в новинку. Аудиенции с создателем философии правды удостаивались только члены его семьи, близкие друзья и персоны самые богатые и влиятельные. Он встал, сделал рукой широкий жест, извинился перед Глорией, и мы с ним спустились в его кабинет.

Эту комнату юный восторженный декоратор окрестил «Противоречие». Она состояла из совершенно безумных сочетаний: старый алебастр, мраморный письменный стол, чья столешница возлежала на спинах трех кованых арапов, современные книжные полки из дерева, выбеленного до цвета кости, черные бархатные гардины, подхваченные белыми гипсовыми руками. Над камином красовалась нагая розовая женщина с необъятным задом, а на противоположной стене висело искусно написанное, но весьма зловещее полотно, изображающее тазобедренные кости какого-то крупного животного.

– О чем ты хотела поговорить? – мягко спросил меня отец.

Я прикрыла глаза. Мне сейчас не хотелось смотреть на голых женщин и мертвые кости. В этическом кодексе нашей семьи страшнейшим грехом было вероломство. И я думала, что уж любящая дочь Нобла Барклая никогда этого греха не совершит. Я работала в конторе, где скептицизм был явлением эндемичным, и считала, что у меня к нему иммунитет. Всегда защищала отца с пеной у рта, но громогласным возмущением уже не могла замаскировать свою слабость. Да, я подхватила заразу от людей, которые вызывали у меня наибольшую симпатию, которые были наиболее искренни в своем к нему презрении.

Думаю, вероломство мое началось с дамской комнаты. Мои иллюзии развеяли не многомудрые критики, а простые стенографистки. Конечно, они никогда бы не стали обсуждать свои проблемы при дочери босса, но когда ты вынуждена запираться в туалетной кабинке, чтобы спокойно покурить, волей-неволей наслушаешься того, что для твоих ушей не предназначалось. Из разговора двух девушек я выяснила, что в неделю они получают меньше, чем стоит одна шляпка Глории. Я пришла в ярость, узнав о возмутительно несправедливой системе штрафов и вычетов. Мой отец, в пяти журналах и одной еженедельной радиопередаче заявлявший о любви к человечеству, ответил мне, что я просто не понимаю законов бизнеса.