Кошки-мышки

– Ты утверждаешь, что мистер Вильсон хотел тебе за что-то отомстить, – напомнила я. – Что месть была единственным смыслом его жизни. Что он как-то подвел тебя, не сумел признать свою ошибку и тебя возненавидел. Но ты так и не объяснил, что же такое он сделал и как…

– Тихо, тихо, не кричи!

– Я хочу знать!

– Успокойся, у тебя почти истерика. Посиди-ка молча пять минут. – Он красноречиво посмотрел на черные часы на каминной полке. – Пять минут тишины, и мы начнем изливать друг другу правду, какой бы горькой она ни была.

– Нет у меня никакой истерики, я…

– Тихо!

Я сидела неподвижно, глядя на стрелки часов. Они ползли так медленно, словно чувствовали мое нервное напряжение и хотели поиздеваться. Сама же эта сцена была для меня делом привычным. Отец не раз заставлял меня сидеть пять минут не шевелясь. В своей книге он рекомендовал предварять этим ритуалом сеанс излияния правды. Эта процедура должна была производить успокаивающий эффект, но я каждый раз начинала только сильнее нервничать от вынужденного молчания перед неприятным разговором.

Дверь бесшумно отворилась, и на пороге возник Эд Манн. Без стука – он не стал утруждать себя такими формальностями. Он стоял и глядел на нас сверху вниз, и глаза у него были такие мягкие, а губы растягивались в улыбке, словно резиновые.

– Я обо всем распорядился. Коронерское расследование в понедельник, похороны на следующее утро. Присутствие строго только для друзей и родственников.

Завернувшись в вату собственных забот, я снова забыла о Лоле, и теперь от мысли о ней больно кольнуло сердце.

– Почему она это сделала? – воскликнула я. – Хоть что-нибудь удалось выяснить, Эд?

Он поджал губы.

– Она просто была пьяна. По всей квартире валялись пустые бутылки.

– Я не понимаю! Она и раньше напивалась. И пустых бутылок у нее всегда было полно. Нет, у нее что-то случилось!

Он слегка пожал одним плечом. Жест вышел надменным – словно он не хотел тратить силы даже на такое простое действие.

– Вероятно, кто-то из ее многочисленных любовников предпочел другую.

Я поежилась. Приторный голос Эда вызывал у меня омерзение. Он считал Лолу падшей женщиной, ему не понять ее добродетелей. Лола была способна на сострадание и возмущение перед лицом несправедливости, Эд же заключал в себе одно липкое ханжество.

– Не ожидал увидеть тебя здесь, Элеанор. Какой приятный сюрприз.

– Ты очень любезен.

– Откуда сарказм в голосе? Я хотел сделать тебе комплимент.

– Никакого сарказма. Ты сказал, что тебе приятно меня видеть, я нашла это любезным.

– Ты всегда так со мной. Ведешь себя, словно я… не был тебя достоин. Может, я и не оканчивал колледж, как твой коротышка…

– Хватит, Эд! – огрызнулась я.

Мало что раздражает меня сильней, чем ноющий мужчина. Отец поддержал меня:

– Довольно. Этот вопрос уже решен.

– Решен ли?

– Я объяснил тебе больше года назад, что она не пойдет за тебя замуж. И вполне доходчиво дал понять, что принуждать ее я не стану. Она взрослая женщина и сама распоряжается своей жизнью. И я устал препираться с тобой по этому поводу…

Тут Эд перебил его на удивление резко, без своего привычного подобострастия:

– Однажды тебе потребовалась услуга. И за помощь ты обещал мне повлиять…

Глаза отца вспыхнули. Он сидел спиной к лампе, и его седые волосы сияли, как корона. Эд подался вперед, опустив плечи и безвольно опустив руки. Их обоюдная ненависть была почти осязаемой. Я поняла, что Эд Манн вызывает у отца страх и ненависть, потому что имеет над ним какую-то тайную власть.

– Прошу тебя, Эд, – тихо проговорила я. – Оставь нас. У нас важный разговор.

Эд чуял свое могущество, и гордость так и распирала его. Он решил показать отцу, как далеко готов зайти – слабый человек, вдруг оказавшийся на позиции сильного, направляющий стрелу прямо в ахиллесову пяту своего босса. Он медленно повернулся ко мне с кривой улыбкой и ехидно спросил:

– О Вильсоне? Ты, наверное, хочешь знать, почему твой папочка обвиняет тебя в убийстве?

– Ты подслушивал! – возмутилась я.

– Такова моя работа, – пропел Эд сладчайшим голосом. – Я шпион твоего папочки с большим стажем. Вот решил для разнообразия пошпионить не для него, а за ним – сила привычки, ничего не поделаешь.

Похоже, эту речь он написал заранее и выучил наизусть.

– Ладно, Эд, будь добр, выметайся к чертовой матери, – сказал отец.

– Не хочу.

– Пошел вон!

Резиновая улыбка Эда стала шире, когда он посмотрел на меня.

– Твой юный ухажер задает слишком много вопросов. Мы надеялись, что он прикусит язык, если намекнуть ему, что ты убийца.

– Так это была твоя гениальная идея? – холодно уточнила я. – Следовало догадаться, что тут не обошлось без доморощенного маккиавелли.

– Выметайся, – повторил отец.

Эд сел на кованый стул и демонстративно вцепился бледными руками в подлокотники. В его движениях была деланая бравада, в голосе – вызов.

– Мне надоело быть мальчиком на побегушках. Надоело, что данные мне обещания не выполняют. Я заставлю тебя сдержать слово, а не то… – И он многозначительно умолк.

– Признаюсь честно, Эд, твои угрозы меня беспокоят, – произнес отец с напускной веселостью. – Аж поджилки трясутся.