Кошки-мышки

– Да, вчера! – Риордан развернулся ко мне на каблуках и смерил злобным взглядом. – С чего вы взяли, что эти люди вообще его знают?!

– Я уже вам говорил.

– Что вы говорили? Что некое чутье указывает вам на связь мисс Манфред с делом Вильсона? Никаких доказательств этого у вас нет.

– Смотрите, – сказал я, пытаясь не уклоняться от правды и в то же время дать Элеанор понять, что ее имя не упоминалось. – Я говорил, что мисс Манфред могла знать Вильсона. Говорил, как она ответила на прямой вопрос об этом…

– И как же она ответила? – поинтересовался Барклай.

– Отрицательно, – сказал Риордан.

– Отрицательно! – воскликнул Барклай.

– Ну да, но то, как она отреагировала на вопрос, навело меня на мысль, что она лжет. Так эмоционально, так дерзко…

– А она перед этим пила? – уточнил Барклай.

– Пила.

– А разве эмоциональность и дерзость не были свойственны мисс Манфред – особенно когда она в подпитии? – И снова Барклай не дал никому возможности ответить и быстро заговорил сам: – Видишь ли, парень, я лучше тебя разбираюсь в привычках алкоголиков. Я много знаю о природе их эмоциональных реакций из собственного печального опыта. Значит, она дерзко отрицала, что может быть знакома с Вильсоном? Следовало ожидать, это так типично…

Хлопнула дверь. Элеанор ушла в спальню. Что именно ее разозлило – то, что я беспардонно разгласил ее семейную тайну, или то, что ее папаша – сладкоголосый лицемер? Я не знал и знать не хотел.

Барклай как будто не заметил ее отступления.

– Видите, капитан, у мальчика нет никаких доказательств, что Лола знала Вильсона. Он основывает свои умопостроения на том, что она была пьяная и дерзкая. Вот каково ваше мнение?

– Вчера я был готов за это уцепиться, – признался Риордан. – Когда хочешь закрыть безнадежное дело, цепляешься за любую соломинку. Теперь же я склонен согласиться с вами. Его выводы не имеют под собой оснований.

Я сдался.

– Ладно, ладно, это была просто догадка. Но ведь ценная же догадка, а, Риордан? Если бы не я, вы бы не узнали, что к Лоле заходил Манн.

– Только это не доказывает, что кто-то из них знал Вильсона. – Барклай утешающе положил мне руку на плечо. – Вы так и не сумели смириться с отказом в публикации той статьи. Вы-то считали ее шедевром. И с тех самых пор вбили себе в голову безумную идею, что я отклонил статью по каким-то личным соображениям.

– Мистер Барклай!..

– Вам следует научиться принимать поражение. Вы не совершенны, вы обычный человек, как и все мы. Все мы совершаем ошибки. Да, вы прекрасно пишете, но неудачные вещи есть даже у Шекспира. Все это слишком далеко зашло, не правда ли, капитан? – Рука Барклая соскользнула с моего плеча, теперь он обернулся к Риордану. – Нельзя обвинять людей в преступных мотивах лишь за то, что они не оценили ваших литературных изысканий.

– Ну знаете! – возмутился я. – Я неоднократно получал отказы, в том числе от журналов получше, чем «Правда и преступление». И если вы пытаетесь объяснить мои действия уязвленным самолюбием…

– А чем же еще их можно объяснить? Какие у вас есть доказательства, что Манн или я – раз уж вам так хочется втянуть меня в свои безумные теории – как-то связаны с Вильсоном? Кроме того, что нам не понравилась ваша статья о его убийстве?

Мне захотелось что-нибудь швырнуть, но вокруг был только старинный фарфор и антикварная мебель.

– Тогда ответьте мне прямо, мистер Барклай, была ли предпринята попытка отравить меня, когда я начал проявлять слишком большой интерес к делу Вильсона?

– Попытка отравить вас? – непонимающе переспросил Барклай.

– Я не ем креветок. У меня на них аллергия.

– Да бросьте вы, Джон. – Передо мной был старый добрый Барклай, задушевный друг, профессиональный исповедник. – Вы же не станете отрицать факты? И Смит из гриль-бара, и официантки, и врач, и медсестра, все подтвердят – вы поели несвежих креветок. У вас и в карте написано: отравление птомаинами. Заявлять, что в этом был чей-то злой умысел, не просто абсурдно, а даже опасно. Зачем выставлять себя жертвой мании преследования?

– Не ем я креветок, никогда их в рот не беру!.. Риордан, он наверняка подкупил всех этих людей, я с самого начала это подозревал!

Барклай улыбнулся так снисходительно, что мне захотелось двинуть ему по холеной физиономии. На фоне его непрошибаемого спокойствия мое возмущение смотрелось как детские капризы.

– Меня отравили! – крикнул я, топнув ногой и ударив кулаком по столу.

Красное дерево содрогнулось, задребезжал фарфор. Барклай смотрел на это с грустной улыбкой. Вся сцена выглядела так, будто я только что выдумал историю с отравлением и теперь пытаюсь придать ей хоть каплю правдоподобия, крича и топая ногами.

– Почему вы об этом не сообщили? – спросил Риордан.

Барклай чуть не мурлыкал от удовольствия.

– А он меня подкупил! – выпалил я. – Накинул семьдесят пять к жалованью в неделю.

– Это правда? – Риордан перевел взгляд на Барклая.