Кошки-мышки. Под местным наркозом. Из дневника улитки

Ничего особенного: одна из манифестаций с определенной целью среди других манифестаций с другими целями. Нет убитых, нет раненых, материальный ущерб не причинен. Лишь пива выпито больше и больше шума вблизи качелей. (Тогда пели: «Васильковая синь…», теперь поют: «Сегодня день такой прекрасный…») Разряженная молодежь, множество цветастых летних платьев — народный праздник. Поскольку каждый боится несчастья и хотел бы его избежать, всяк рад услышать имя Несчастья, узнать наконец, в чем причина всего этого вздорожания, безработицы, нехватки жилья. В Кляйн-Хаммерпарке, под каштанами, громко заявлять об этом было легко. А кляйн-хаммерпарки были (и есть) повсюду. Потому и не уточнялось: «Данцигские евреи — наше несчастье». Повсюду, вообще. Где бы ни искали подходящего имени для Несчастья, его находили: во Франкфурте и Билефельде, в Лейпциге и Карлсруэ, в Данциге и Клеве, куда я недавно приехал под дождем и расписался в Золотой книге в ратуше.

Городок вблизи голландской границы, набитый историей и лебедями, незадолго до конца войны был разрушен, а ныне, беспорядочно восстановленный, грозит развалиться. (Промышленности мало — производство детской обуви и маргарина. Потому многие ездят на работу кто куда. Мы вскарабкались с 25,9 до 30,1 процента: местность с будущим…)

Когда вечером я хотел провести диспут со школьницами реального училища, помост заняли переодетые гимназисты из Эркеленца или Кевелера, объявили себя с помощью простого раскола в сознании большинством и стали хором сотрясать насыщенный запахом школьной мастики воздух: «Кто предатели-супостаты? Наши социал-демократы!»

После диспута — я попытался очистить историю от расхожих фальсификаций — некоторые из палачей попросили у меня автограф.

Опять-таки ничего особенного: короткая перепалка. Притязания на микрофон. Обычно мягкий Эрдман Линде тоже ввязался. Казначея СДПГ свалили с ног. (Говорят, сломал руку.) Остался только хор: «Кто предатели-супостаты…» — ведь вопрос о предателях столь же стар, как и желание услышать имя Несчастья.

В Клеве, нижнерейнском городке, а также в соседних общинах Калькар, Гох и Удем в 1933 году жили объединенные в синагогальной общине Клеве 352 еврея. Столько несчастья граждане города не хотели терпеть.

Так оно, дети, и начинается: евреи такие-то. Иностранные рабочие хотят того-то. Социал-демократы сделали то-то. Каждый обыватель является тем-то. Негры. Левые. Классовый враг. Китайцы и саксонцы считают-имеют-думают-являются…

Дорожные знаки со сменными надписями при неизменной цели: уничтожить-разоблачить-отлучить-разбить-упразднить-усмирить-ликвидировать-перевоспитать-изолировать-искоренить.

Моя улитка знает этот нержавеющий язык, эти дважды закаленные лихие слова, этот указующий перст ленинской руки.

Насколько безобидны или пугающи эти сменяющиеся ораторы у микрофона, когда они перечисляют способы действий ангела смерти: сурово-окончательно-полностью-начисто-резко — и заявляют о своей приверженности к тому, без чего якобы не обойтись: к безоговорочно непримиримому, исключительно непоколебимому, к безудержному улучшению мира без пощады?

Я теперь каждый день слышу об этом (порой с изумлением). Они подходят вплотную к тому же. И я вижу, как мерцающий свет ненависти озаряет красотой юные лица. Находка для фотографа. Их немного, большинство взирает на них растерянно и с тоской. Они хотят ликвидировать — что-нибудь: систему или, на худой конец, меня.

Потом, за пивом, они милы и даже степенно вежливы. Дескать, они не то имели в виду, и вообще — «все эти приемчики» и они сами скучны, а то и смешны. Они куражатся, потому что застоялись. Им жаль самих себя. Бездомны, потому что они из слишком хороших домов. Угрюмые любимчики, они выплескивают свои трудности в бесконечных причитаниях: родители, школа, условия — все не по нраву. (Бросается в глаза, что когда их предводитель говорит не в микрофон, он скован и запинается.) От их кроткой жалобности я становлюсь более ироничным, чем мне бы хотелось. Я говорю, говорю не то, не так, долго, длинно, пока это им не надоедает и они, усталые, не уходят.

Куда их занесет? Какой крестовый поход их увлечет? «Что же мне делать, Франц? Скажи же, Рауль, что?» Просто глотать? Глотать все ту же чепуху.

Потом, в Дельменхорсте, хорошенькая студентка, все больше загораясь, покрываясь пятнами и блестя глазами, многократно называет меня «социал-фашистом». Но мою улитку не оскорбишь. Если ее обгоняют ритмично движущиеся шествия, она своего хода не ускоряет; недавно она обставила демонстрацию протеста со знаменами и транспарантами, попросту датировав ее задним числом.