-- Ваше высокоблагословение! Что хотите? Луга в Заречьи? Мигните только! Вы, должно быть, гневаетесь на меня за что-нибудь? Простите! А что касается руги... Да Господи! Чай, свои люди... Выколотим! Это наша власть! Только скажите... А что касается дома... как дворец выбелим... штукатуркой!
Батюшка набрал полную грудь воздуха и взглянул на небо, где, как лохматые руки, тянулись к месяцу объятья туч.
Они еще долго стояли посреди площади, бросая черные тени. Некоторое время слышны были отдельные слова, разрываемые ветром: "Промеж себя"... "То-то смотрите"... "Наказный атаман"... "Касательно бани"...
Потом они разошлись.
У ворот батюшку догнала попадья.
-- Ну? Что?! -- запыхавшись, тяжело дыша, жадно спрашивала она мужа, впиваясь в лицо его черными глазами из-под платка.
Ему показалось, что он давно не видал у нее такого оживленного лица, блестящих глаз и этого особенного, страстно-ждущего выражения в них, точно от слов, которые он сейчас скажет, зависит все дальнейшее ее существование.
-- Что -- "что?" -- переспросил он ее ее же словом.
-- Как у вас... с атаманом-то? Ведь ты... не простил ему этой... подлости? Ну, конечно! Разве можно ее простить! Ну, что? Жаловаться будешь? Как поступишь?
О. Автоном отвел глаза и заметил, что тучи поднимались с полей, напоминая клочья пропитанной сажею ваты, будто вся грязь земная поползла на небо, залепляя синеву его безобразными комками. Хмуро посмотрев в глаза попадьи, в которых вспыхивал трепет радостного ожидания, он сказал, тихо и неохотно, берясь за кольцо калитки:
-- Нельзя! Он человек сильный... Помирились!
----------------------------------------------------