Костяной капеллан

Я свернул в переулок, не спуская глаз с молодчиков в дальнем его конце. Где-то на полпути по узкой мощёной улочке в глухой кирпичной стене виднелся проём – дверь в дом Старого Курта. В здании, в котором он жил, до него помещалась какая-то мануфактура, но много лет назад Старый Курт нанял моего отца заложить кирпичом фасад. Потом поручил пробить дыру в стене, выходящей в переулок, и там соорудить новый вход, чтобы как с Колёс, так и из Вонища могли ходить к нему одинаково, без необходимости прорываться с боем. Так я с ним впервые и познакомился – десятилетним подмастерьем в переулке размешивал для отца известковый раствор да уворачивался от подзатыльников. Курт счёл нужным выбрать для работы жителя Вонища вместо колесника, хотя те и посмотрели на это косо. Уже тогда был он очень стар, или просто на мой детский взгляд таким казался, а мне-то самому теперь за тридцать.

Жил он, однако, на прежнем месте: это можно было заключить по крысе, прибитой гвоздём ко входной двери. Курт приколачивал на дверь новую крысу каждые пять дней, а эта, судя по виду, висела тут второй или третий день. Зачем оно ему нужно – что ж, его личное дело, но, по крайней мере, так ясно, что старик ещё жив.

Я громко постучал и произнёс положенные слова:

– Уму-разуму ищу, златом-серебром плачу!

Через миг дверь со скрежетом отворилась, и из сумрака высунулся Старый Курт.

– Вот и молодец, Томас Благ, – сказал он. – О, а с ним и прекрасная дама. Милости просим, милости просим. Заходите – да берегите головы.

Я взглянул на Анну, на её шрам, на кинжалы, на перепачканное мужское платье и подумал: а видел ли Старый Курт хоть раз, какие бывают эти самые прекрасные дамы? Верно, ни разу.

Мы прошли вслед за Куртом в дом – окна были забиты, и внутри стояла полутьма, разбавленная кое-как светильниками. Было грязно, пахло премерзко, но в этом доме хранились и всамделишные сокровища. Всякие чудные штуки, которые не так-то просто заметить, если нарочно не искать. Вот меч над каминной полкой, ножны сплошь в паутине – а ведь когда-то владел им некий король. Вот на подоконнике череп со вмятым виском – вполне возможно, череп того же самого короля. Вот латунный подсвечник, весь в ссохшейся сальной корке – на деле он из чистого золота. Во всяком случае, именно так рассказывал мне в детстве Старый Курт.

Воспоминания вызвали у меня улыбку. Тогда казалось: он скверный старый хрыч, натащивший целый дом всякого дерьма, вот только он один отгонял от меня колёсную шпану, когда я на улице размешивал раствор. Не отец, именно Старый Курт взял на себя эту задачу. Отец-то считал: мальчикам полезно драться, это, мол, сделает из них мужиков. Хотя, принимая во внимание, что происходило у нас дома по ночам, думаю, это последнее, чего он желал добиться. Впрочем, об этом сейчас думать совсем не хотелось. Вот ни разу. Мне тогда было всего-то десять лет, а их целых трое, все уже небось бреются – но, пока Курт их разгонял, отец не вмешивался. Я сказал Анне, что мы не друзья со Старым Куртом, что верно, то верно, однако у меня – в благодарность за эту защиту – всегда найдётся для него время.

Курт подтащил своё кресло к камину и указал нам на пару колченогих табуретов. Старику было почти восемьдесят, но выглядел он всё так же, как я его запомнил по малолетству. Худощавый, узкоплечий, с заострённым лицом и клочковатой бородёнкой он и сам походил на крысу, прибитую к двери. Жиденькие седые волосы были короткими, но сальными и топорщились во все стороны, взъерошенные его по-крысиному юркими пальцами.

– Вынимай своё серебро, Томас, да выкладывай свои заботы, – начал Курт.

Я посмотрел на Анну:

– Твой вопрос, ты и задавай. И серебро за ответ пусть будет твоим.

Анна вынула из кошелька одну марку и вложила в протянутую чумазую ладонь. Курт глянул на монету, потом снова на Анну и ухмыльнулся.

– Чистое серебро от чистой девы, – вкрадчиво проговорил он. – Ох и везёт же мне сегодня!

Анна прокашлялась. Ей, Анне, явно было неуютно, и я заметил, как её взгляд всё скользит по комнате – с черепа на подоконнике на связки сушёных трав под потолком, а от них – на толстые пыльные книги, раскиданные по всем углам. На некоторых из них кучками громоздилось крысиное дерьмо.

– Есть один мальчик, – начала Анна. – Он…

– Мальчик, говоришь? – перебил Курт. – Вот уж не думал, что ты придёшь тратить моё время, Благ. Любовными чарами да приворотными зельями я не занимаюсь.

Я промолчал – пусть Анна скажет сама за себя. Урок, полученный на постоялом дворе, ещё не забылся, а я не думаю, что стоит дважды наступать на те же грабли.

– Приворотное зелье мне на хрен не сдалось, – отрезала Анна. – Я уплатила тебе серебром за мудрый совет, так что сделай милость – заткнись и слушай, о чём тебя спрашивают, и не перебивай, а не то приколочу тебя к дверям рядом с крысой твоей грёбаной, понял?

Старый Курт на миг оторопел, а потом по-старчески захихикал:

– Это ты мне, в самом деле? Я выслушаю, юная дева. Я всё выслушаю.