Костры Сентегира

…Дом — бастион. Из входной арки выдвигается решетка, на стеклах нижнего ряда тоже стоят такие — с копьями. Внутреннюю лестницу, соединяющую этажи, можно закрыть сверху люком, таким образом блокируя весь верх. Там еще и окна дорогие, пуленепробиваемые. Я самолично проверила — работает безукоризненно.

А в тот же день вечером — великосветский приём в честь меня. Это тут всеобщее поветрие — врага встречай лучше друга, хотя я так подозреваю — искали благовидный предлог, чтобы накушаться вдоволь. Во всем городе и для всех были уже карточки.

— Удивительно, что для всех, — проговорил Сорди.

— А ты меньше того… удивляйся. Время экономь. Ну, все мужчины как на подбор в смокингах, женщины — в нагих вечерних платьях, кофе — в тончайших фарфоровых чашечках. Одна я торчу из этого благородного собрания, как чертополох из розовой клумбы. Штатское мне за неделю до того пошили силами армейского портняжки. Как говорится, не знаешь, что надеть, — бери английский костюм. Отвороты, двойной ряд пуговиц, юбка до щиколоток, серая диагональ. Рубашка с галстуком — оба в тонкую полоску. И хоть бы полусапожки — нет, одни ботинки отыскали. На шнурках. Бред полнейший… Я ведь им всем говорила: дайте форму надену, у меня были такие экземпляры — белый кашемир, рубинового цвета сукно, хромовая кожа с золотой нитью. Нет, не положено, говорят: рано нам победителей разыгрывать.

Так, значит, питаюсь их деликатесами в стоячем положении — в сидячем не влезет, чего доброго. Шроты, жмых, вязига — напоказ, что ли, демократию разводят? А уж кофе… Кофе в любом доме — марка гостеприимства. Домашнее вино — ну да, хвастаются, угощая, но лакмусовая бумажка — арабика родом из самых запредельных мест, какие и на карте не сразу найдешь. А тут сплошной желудевый цикорий…

— Если в самом деле третировали?

— Ну нет. Тогда нет. Хоть и не в лепешку разбивались. И вот вижу — за мной и моими спутниками, такими же перевертышами, наблюдает некто. Молод, лет от силы тридцать пять, изжелта-смугл, лоб с залысинами. Веки со складкой, огромные глаза, чуть удлиненные и подтянутые к вискам, нежный рот. Ну, ты ж его видел — и посейчас не хуже. Карен Лино, секретарь и референт, главный тайный советник нынешнего камерного президента. Тайный и камера — это, между прочим, буквально.

И говорит мне сей Карен примерно следующее:

— Выслушайте и, если хотите, можете меня потом на дуэль вызвать. Но кто-то должен взять на себя риск надавать вам благих советов.

— Что, всё так плохо? — говорю я. — В том смысле, что у меня звание мастера клинка вот-вот будет в кармане, а им запрещено сражаться с собратьями до смерти.

— У меня тоже, представьте. Почти. Что называется, лови момент, дави за горло. Так я высказываюсь?

— Разумеется.

— Во-первых, вы держите себя безупречно в том, что касается умения себя поставить. Иначе говоря, так, будто вы одна идете в ногу, а все прочие — не в ногу. Во-вторых. Запеканку из сайры нельзя вздевать на вилку целиком, даже если она настолько тверда, что никакой нож не берет. На рыбу с ножиком вообще не ходят, если вам известно. Есть такое клинковое оружие с мелким зубцом, но проще взять две вилки, свою и соседа, и разодрать кусок на две делёнки, а уж потом питаться. Ту же вилку не хватают намертво, будто шпажный эфес, а берут вот этими тремя пальчиками, так, чтобы поворачивать вверх-вниз. В-третьих. Кофе пьют, а не нюхают, морща носик, будто это невесть какая отрава. Хотя «будто» можно и опустить. И, наконец, находясь среди вечерних туалетов, уж лучше бы вам нацепить на себя такую одиозную штуку, как форма: к ней хотя бы шпага полагается или там сабля.

— Не думаю, что мне они сейчас понадобятся, — отвечаю. — Фрачная пара была бы, однако, хорошей идеей. А вот женский вечерний туалет мне противопоказан. Ваши заплечных дел мастера так надо мной однажды порадели, что не только плечи — ножку в открытой туфельке нельзя из-за подола выставить.

И сразу вижу — не червь извилистый предо мною, но муж.

— Простите, я не понял, — говорит. — Мы все полагали, что вам нравится изображать из себя боевой штандарт.

А на следующий день приносят мне в так называемый посольский дом невесомый такой свёрток: длинное шёлковое платье, темно-серое с тончайшей золотой нитью и кружевными манжетами — у меня ведь и тыльная сторона рук была в пятнах ожогов, — шальвары, башмачки в тон и газовая вуаль на голову. Вот почти как сейчас.

— И носила?

— Ну да, как ни странно. Я ведь в католичках тогда числилась и крещена была. Как большинство на том роковом приёме. Карен был мусульманин, это у нас принято — явно или тайно с побратимом именами обмениваться и даже имя покойного присваивать.

И вот начали мы с ним бродить по городу, заходить в дома, смотреть всяческие красоты. А чтобы колокола послушать — далеко ходить и не надобно.

— Конечно. Вот я и принесла уже, — ответил ей приглушенный голос Эррант. — Примеряйте.

Под восхищенными взорами обеих дам Сорди облекся в парадное платье.