Костыли за саксофон. Дюжина грустных и весёлых настроений

… Лариса подумала, что это хорошо, что тётя Аида пошла кофту отстирывать, а то бы она сейчас запричитала, что теперь ясно, откуда моль по всему подъезду, это, мол, от вас моль, и этим бы точно довела маму до белого каления. А Лариса бы тогда ответила: «А от вас в нашей ванной – пауки!» «Как?» – возмутилась бы тётя Аида. «Так! Паук у нас в ванной завёлся. Это от вас». А тётя Аида бы возмутилась: «Почему от меня? У нас в подъезде тридцать шесть квартир!» А Лариса бы ответила с сарказмом: «Ну так у вас же мошки в паутинках по всей квартире». А тётя Аида бы сказала: «А паук – это хозяин, это не моль, паук вещи не точит зубками!» А Вася бы тогда сказал тёте Аиде что-нибудь умное про зубки, например, что «зубы у хищников, а моль – насекомое холоднокровное, а вещи жуют червяки, дети моли, у них нет зубов». А тётя Аида сказала бы тогда: «Причём тут это? Где логика?» А Лариса бы ответила: «А логика в том, что у теплокровных две кровеносные системы: венозная и артериальная, а у холоднокровных – нет!» Тётя Аида бы попятилась к выходу, Вася открыл бы тёте Аиде дверь, а Лариса бы «добила» тётю Аиду информацией, что у теплокровных, кроме двух кровеносных систем ещё четырёхкамерное сердце»…

После пыли и спущенных с антресолей коробок отыскались, наконец, и костюмы. И Лариса снова стала вспоминать.

4

Второе воспоминание Ларисы

Лариса, когда была маленькая, мечтала о новогоднем костюме. Она представляла себя то Злой Волшебницей Ночью, но не в колпаке как у звездочёта и в плаще с месяцами и звёздами, а такой домашней типа добренькой, но жутко лицемерной Злой Волшебницей в ночном колпаке с нашитыми перекрещенными костями и в пижаме с черепами. Лариса представляла себя и Снежинкой, но не обыкновенной снежинкой – в чешках, воздушной юбке, мишуре и маленькой диадеме, а снежинкой, которая вместе с ледышкой внедрилась в сердце Кая. Злой такой снежинкой, ярко-синей: ледяной, холодной, беспринципной, бесстыдной, жестокой – всё это должны были выразить серебристые кристаллы. Они должны были нашиваться на костюм, а юбка должна была быть не пышная крутящаяся-вертящаяся, как у весёлых озорных снежинок, тыкающихся в окно к ёжику, который встречал Новый Год. Нет! Юбка должна была быть каркасная из прутьев или проволоки. Чтобы прутья были как стрелы – ведь снежинки, если присмотреться очень острые.

В разнообразных костюмах представляла себя Лариса. И в костюме прожорливой улитки с рюкзаком-домиком-ловушкой, и в костюме милой лесной ведьмы, в живописных зелёно-жёлтых лохмотьях-перьях – лохмотья отстёгивались, а под ними – чёрное трико с нарисованным скелетом, как у Кощея Бессмертного. Ещё Лариса представляла себя в костюме вороны, но не Кагги-Карр из «Волшебника Изумрудного города», а вороном смерти из сказки про мельницу, перемалывающую человеческие кости… Но по счастью для гостей детсадовских и школьных утренников, мама Ларисы как раз перед Новым годом ужасно занята. Она сидит и строчит, и строчит, мешая Ларисе засыпать, отпаривает утюгом и отпаривает… – клубы пара казались Ларисе злыми волшебными силами, укравшими у неё все костюмы. Поэтому гости утренника и не догадывались, какие дикие идеи бродят в голове тихой послушной девочки, жавшейся на утреннике в обычном нарядном платье где-нибудь на лавке в углу и даже не смевшей приблизиться к Деду Морозу…

В четвёртом классе Лариса решилась, наконец, сама сшить какой-нибудь простенький костюм. «Допустим, костюм цветка-хищника. С виду – милый. А попадёт ему в соцветие червяк или мушка, цветок – хам! – и сожрёт». Как это было тяжело, обшивать «лепестки» юбки мишурой, на которую должна была «вестись» наивная жертва, как болели пальцы от иголки, а с напёрстком – так советовала мама – пришивать ну никак не получалось, было неудобно. Но Лариса всё-таки закончила юбку с торчащими во все стороны белыми лепестками. К обручу на голове мама прикрепила хищные лепестки в виде зубов… Лепестки могли собираться в бутон или открываться.

На утреннике все просили «хищный цветок» показать жертву. Лариса, улыбающаяся, пригожая, милая, в такой симпатичной цветочной юбке и жизнерадостной беленькой кружевной кофточке, аккуратно снимала с головы «бутон», раздвигала листья и лепестки и… зритель шарахался или вздрагивал – всё зависело от темперамента: в бутоне лежала куча черепков и костей точь-в-точь как на картине Сальвадора Дали. На следующий день у Ларисы от «хищного головного убора» ныла шея, болела спина, а от постоянного открывания-закрывания лепестков – мышцы рук и пальцы. Одноклассники стали обходить Ларису стороной, учителя шушукались в учительской… Когда же, года через два, весь класс увлёкся готическим романтизмом, вампирами и мрачными подземельями, Ларису это нисколько не интересовало. Она уже переболела нуаром.