Кот-Скиталец

– Простите, вы там каурангов не видели, – спросила я почти утвердительно.

– Массу, моя милая. Но этот народ давно протек между пальцами, дай так Бог каждому, – ответил он.

– Вы аристократ, – догадалась я.

– Разумеется, – он отряхнулся и рассеянно переплел свой седоватый хвост в три пряди. В его движениях ощущалось такое незыблемое спокойствие, что я поразилась. – А кто там у тебя, подружка твоего малыша?

– Друг, – ответила я лаконично.

– Внутри или снаружи?

– Был снаружи.

– Тогда будем ждать вместе, – он величаво поглядел на нас снизу вверх.

Мы составили островок затишья. А из толпы уже слышались пронзительные крики, пока только женские; потому что, пока одни пытались выбраться из ловушки, другие с боем пробивались к изгороди, таща с собой кирпичи и булыжники. Ах, булыжник – орудие кого? Забыла. В общем, орудие класса, сугубо и безгранично размножающегося, который характеризуется именно через эту свою особенность и, как следствие – наплевательски относится к своей и чужой жизни… Вся эта замысловатая логическая цепь промелькнула в моей голове разом, пока обломки мостовой и тротуара, железные ключи и шестерни, а также совсем непонятные предметы вроде грубых самодельных бомб взлетали над толпой в попытке достичь кошек, но обрушивались на головы своего брата насильника. Это никого не вразумляло: застрельщики по-прежнему хотели подвинуться вперед и оседлать забор, те, кто осознал жизненную необходимость хотя на четвереньках, хоть ползком выбраться из клюквенного киселя, расталкивали соседей локтями, и вся кишащая масса ритмично раскачивалась, кружилась и всей толщей била в забороло. Наконец, ограда не выдержала напора и пала, увлекая за собой и на себе передние ряды наступающих.

– Летняя королевская резиденция строилась в новое время и без расчета на таран, – с видимым хладнокровием сообщил мне аристократ.

– Ходынка, – бормотала я, – Ходынка как любимое развлечение рутенского и андрского пролетариата. Господи, спаси и сохрани невинные души кошачьи, а с прочими делай, что тебе по нраву!

Впереди подточенные огнем деревья падали в человеческое месиво, давя и круша, – липы и вязы, что росли у самой ограды. Не крики – началась уже полная какофония. Мы трое стояли посреди этого безумия как бы в футляре иного пространства, и я ощущала тепло Бэса на руках, жар змеиного перстня на пальце. Никто не пошатнул меня, андры даже не поднимали к нам глаз.

От внешнего края толпы начали, наконец, отделяться человеческие крупицы. Кое-кто вырывался из смертельного жома, иные пробирались по головам, выползали из-под ног. Совсем рядом я увидела узкую, как уж, девицу в грязном и окровавленном трико, верхняя одежда повисла клочьями, из волос тянулась темная струйка: она рыдала навзрыд и что-то упорно повторяла. Мужчины, едва высвободившись, убегали, как из ада, – в таком шоке никто не останавливался, чтобы помочь другим. А вдогонку неслась новая волна воплей, и в ней упорно возникали те самые два слова.

– Черноголовые сатаны, – перевел мой сосед.

– О! Они уходят, уходят по верхам, госпожа! – Бэс вертелся у меня на руках.

– Мало кто сумеет уйти отсюда, малыш, – ответила я устало.

Тут я поняла причину, которая усугубила ужас. Манкатты решили, что настало время покинуть пепелище. Они перебирались с ветки на ветку и спрыгивали с них на головы, скакали по ним, как по брусчатке; рассекали когтями лица, искаженные бранью, руки, которые – даже сейчас! – тянулись, чтобы их схватить; переняв тактику у своих вечных противников крыс, протекли по земле извилистыми живыми ручейками. Сквозь шум я слышала шелест их лапок, легкий, презрительный, почти хладнокровный. Ибо сейчас манкатты не могли расточать себя на гнев и ярость. Это были не одни только мягкие самки-родильницы, как посчитали нападавшие, а самцы-охранители, что явились накануне пожара охранять своих женщин и свое семя и теперь вели их между своих цепочек. Израненные, в ожогах, все они уходили куда медленней, чем было необходимо.

– Бэс, отыщи мне сына. Теперь время.

– Я его чуял не переставая, госпожа. Он цел. Смотри!

Я оглянулась. От окраин толпища на все стороны света тянулись по пустырю ряды могучих мунков с собаками у ног. Они умело отсекали кошачьи вереницы от суматошно и в беспорядке отступающих андров и помогали манкаттам рассеяться в окрестностях. Фонари в высоко поднятых руках светились как луны. И на почти таком же, как мой, пригорке неподвижно, как изваяние, возвышался мой сын Артханг. Шкура его розовела в лучах восходящего солнца, как облитая кровью, – но там была и настоящая кровь.

Наш коллега аристократ чуть улыбнулся.

– Вы дождались своего счастья? Это и есть ваш приятель?

– Сын, – сказала я неожиданно.

– А у меня дочь.

Я было не поняла смысла его реплики, но тут невдалеке заурчала колесанка, оттуда вышел некто в темном и широком, оглядел окрестность, перебросился парой слов с мунками. Поднял нечто с земли и махнул нам рукой. Старик аристо опрометью бросился туда.

– Арт, ты цел? Сразу иди к нам и по пути слушай, что говорят те двое, – крикнула я ему на нашем родном диалекте.