Кот-Скиталец

И вот все чаще и чаще стало вспоминаться, что в обмен на прекрасную кхондку Лесу был выдан благороднейший аманат, соль от соли земли андрской. К тому же (слухи об этом ползли и размножались) – почитай что любовник госпожи Серены. Граждане сообразили, что вассальный договор если и несколько порушен, то не ими, а лично Мартином Флорианом, что Серена вполне может вернуться через обусловленные полгода, было бы к кому, а также что дело вполне поправимо – стоит только этого ее – и нашего – короля Даниэля поимать, размонашить и привести ко клятве и к венцу.

Бродяжник Даниэль! Он не был ничьим пленником, тем более нашим, и ходил свободно по дорогам этой земли. Но когда Лес узнал – через тысячу своих сетей и тысячу тысяч нитей – о несостоявшемся кошачьем побоище, Даниэля попытались усадить под стражу. До того он и у дядюшки Эрбиса успел погостить, и у меня в усадьбе, и пробрался в заповедные места Больших Мунков, которые, оказывается, его тоже привечали. И вот именно там его окружил почетный конвой гривастых меченосцев.

Бессмысленно. Он возмутился и ушел. Бродяга на то и бродяга, чтобы уходить, как вода из раскрытых ладоней. Одна его Киэно знала самые утонченные кошачьи хитрости и могла преподать ему, а ее уроками та школа, которую он прошел, не ограничивалась.

На окраине столицы король-монах Даниэль появился внезапно и без манкатты, зато верхом на низкорослом коньке трудноопределимой породы, заросшем толстой рыжей шерстью, лопоухом и со странной волосяной или обросшей волосом выпуклостью во лбу. Маленькие глазки коня смотрели сердито и в то же время изобличали природную доброту нрава – андрские детишки прямо-таки влюбились в этого фрисского дворняжку и не чинясь лезли ему на круп. Простой народ, дельцы, девицы свободного поведения и местные якудза ликовали и устилали его путь цветами, листьями и клочьями своих одежд в лучшем евангелическом стиле. (Что до клочьев – практика была еще свежа в памяти толпы.) Он проследовал в Собор, куда его проводила добровольная свита из столичных мунков и псов, все до единого тайные союзники моей Триады, – а также избранные андры, с которыми втихомолку завязала знакомство я.

О чем он там проповедовал, передавали по-разному. Но все поголовно сходились в том, что речи его были исполнены власти. Ожидалось, что после этого Даниэль сместит неудачливого младшего брата, полюбовно договорится с королевой-матерью, с некоторой поры остававшейся не у дел, принесет присягу и коронуется уже со всем пиететом – в присутствии не только Владетеля Эрбиса, но и его прелестной гостьи. Гостье же этой почему бы тогда не предпочесть молодого царственного владыку старикашке-многоженцу!

Я тоже думала в этом роде, каюсь. Тем более, что авторитетные инсанские лица говаривали, будто Мартин развязался с присягой, нарочито совершив при них в том же Храме магический антиобряд: предложил шпагу и перчатку небесам или тому светлому клубку, который висел вверху на месте ключевого камня. Такие сплетни ширились: воздух был этим полон. Романтически настроенные и сексуально озабоченные юнцы, бородатые и безбородые, косатые и не очень, ходили за БД по пятам, куда бы он ни направился; девушки из лучших семейств вешались на шею вместе с гирляндами лотоса, папируса и гибискуса; иереи и парламентские деятели пили его речи, прилепившись к устам. Аристо, правда, хранили по его поводу молчание или, даже говоря, ежеминутно давали понять, что они, собственно, вне политики. Говоря и лично со мной, кстати: и, что не совсем кстати, того моего пожилого знакомца по кошачьему делу звали Ильберт, почти как Эйнштейна. Ильберт Ха Райн Ашья.

Ну вот, так проводили время в Силоме после коронации и пожара. А недели через две такой жизни Даниэль-монах вошел к брату своему единородному Мартину, который дал ему аудиенцию при закрытых дверях. И там же, в Замке, Даниэля арестовали.

Коня его несколько погодя видели в обществе манкатты с характерным перевернутым топориком на лбу. Потом он исчез, как растворился.

Серена только что проснулась в прохладе низкой черной палатки. Выжженное, глинистое плато наверху гор куда-то исчезло: тут были долина и ручей, вдоль которого, посреди дикой черешни и сливы, цветущих гранатовых садов, расположился их лагерь. Полог трепетал от порывов ветра, что снаружи был горяч, но пройдя через стену из козьей шерсти, чудесным образом охлаждался. Может быть, переплетения ее нитей еще сохраняют ночную прохладу, лениво думала девушка, потому что время темноты в песках Страны Нэсин холодное. Не то что в Андрии, где все сумеречные вещи пытаются выпустить из себя дневной жар и не могут.

– Так происходит потому, что мы живем рядом с краем вечной зимы, – объяснял Эрбис. – Нашу землю стерегут горы и вечные снега на их вершинах.

– Мне говорили, что эти горы видать и в Андрии.