«Что-то недоговоренное было в том, как коваши объяснял троичность, – думаю я. – Человек двоичен уж тем, что происходит от единения мужчины и женщины. Почему мы употребляем эти понятия, не удосужившись объяснить себе их объем – слишком очевидно? Вместо осмысления берем явленный факт. Но ведь в природе не существует генетически чистых мужчин и женщин, это наша абстракция, под которую подгоняется реальность. Один философ, Вайнингер, всколыхнул наш рутенский мир бредовой идеей, а сам ушел в кусты: самоубился в юном возрасте. Ах, эти идеи! Кислота, которая разъедает сложившийся в нас образ реальности почище горных ягод! Так вот, он утверждал, что каждый чистый пол в отдельности – нечто невыносимое, если он вообще существует. По этому по всему в природе наличествуют одни только смеси, мужеженщины и женомужчины, в которых граница между маскулинной и фемининной частями естества проложена по-разному. Сдвинута к одному полюсу. О гормонах в его время знали, о хромосомах, генах и прочих штучках-дрючках не очень; только святой Фома в свое время обмолвился о наследственном веществе, а мы, кстати, потом все удивлялись, откуда у католической церкви взялся такой монах Георг Мендель с его гороховыми грядками. И, наверное, к лучшему, что во времена Вайнингера ни фига не понимали ни в генах, ни в том, что сии иксики и игреки, занимая ничтожную часть молекул клеточного ядра, за наследование пола, оказывается, не так уж отвечают… Это бы его закружило и сбило вконец.
Так вот, у нормальных мужчин и женщин граница между двумя их природами смещена к одному из полюсов весьма ощутимо. У гомосексуалов – почти посередине, однако не вполне точно.
Тогда что такое бисексуалы, транссексуалы и прочие ловушки природы, из которых человек то пытается выбраться, то нет? Аномалия, проклятие или штучная выделка? Застылость и консервация того удивительного состояния, которое мы считаем детской безгрешностью, хотя на деле оно лишь сексуальная неоформленность? Одно знаю: отклонения от нормы необходимы. Если бы Творец не желал озадачить такими явлениями всех нас, разве не мог бы Он их убрать с лица земли, вовсе нас о том не спрашивая?
И тогда кто же Бродяга Даниль? Неопытному глазу он всегда кажется мужчиной, но не напрасно все нутром чувствуют его инакость и двоякость – его и его речей. Он уникален и непонятен; и яростно любим, и хладно ненавидим. Любовь безрассудна, как ненависть, ненависть ревнива, как любовь, и стрелы их – стрелы огненные…
Чужак в мире с резко выраженной половой ориентацией. Граница проходит точно посередине его естества и лишь слегка трепещет. Это муж, полный юмора и отваги – но никак не грубости – и одновременно женщина по своему обаянию и гибкости своего поистине стального характера. Женски изощрен, нелогичен, парадоксален – в нем есть то, что европеец считает «восточным умом»: но его не сбить в сторону от его задачи. Мягкое лукавство взгляда, душевная тонкость из разряда той, что не рвется. Летучий, мгновенно вспыхивающий смех, ирония, никогда не доходящая до хладного сарказма. Такая не обижает собеседника, будучи направлена на него, потому что БД умеет перевоплощаться и потому смеется как бы и над собой. Он сохранил чистоту детского восприятия и смешал ее с мудростью зрелых годов. А самое главное – его сущность при всей цветущей полноте отнюдь не застыла в неподвижности. Она точно пламя…»
– Не только троичный мир нуждается в четвертом, чтобы сдвинуться с места, – сказал во мне коваши Каландар. – Аниму тоже. Поэтому и явился нам тот, кто воплотил всю полноту мира Живущих: он и инсан, и андр, и мунк, но и Снежный Волк. Мужчина, Женщина, Дитя – но и Зверь.
Так размышляя, я заснула. И снился мне в меховом пологе сон о мести.
«Был на свете могущественный государь, которого подданные звали по древнему обычаю Пер-О, «Большой Дом». Это вовсе не то, что фараон, потому что египетский владыка вообще был не царем, а ритуальной фигурой; но скорее – коранический Царь Нечестия. Однако по привычке и для удобства я буду называть его именно Фараоном. Итак, при его дворе, что именовали также Высокой Портой (ибо Большой Дом – большой и двор, большой двор – Высокие и Ворота) держал Фараон художника: чеканщика по имени Нашкбанд. И дивный же то был мастер! Он клал перед собой тонкий лист меди и острый молоточек-чекан и входил в размышление. И тогда ему являлись некие картины, которые он выбивал, все более и более заражаясь ритмом своей работы. Предание гласит, что перед ним представали образы того, что видимо было лишь в нездешнем мире, а в нашем мире – невидимо для смертных очей и невыразимо для смертных рук. И потому что никак нельзя было сотворить никакого прямого подобия его видений, Нашкбанд самой своей работой молил небо о знаках, знаки же переносил на металл в диктуемом ему порядке. И когда много позже люди смотрели на его работу, многие чувствовали, как через нее просвечивает совершенно иное, и пытались понять, и вмещали в себя ровно столько, сколько могли вместить, – но не больше!