Кот-Скиталец

– Камень и железо – это ты вспоминаешь, как я пробовала починить фундамент большой веранды? – спросила Серена с выражением полной невинности. – Там еще армированный бетон внутри оказался.

– Мне замолчать? – сказал кротко Эрбис.

– Нет, почему же? Я ведь у тебя учусь. И тому, каков должен быть «женский бриллиант» – тоже.

– Истинная жена – это кобылица, которая несет мужчину по пустыне жизни. То не мои слова, а наша пословица… Остров на стремнине бурной реки. Опорный столб шатра. Зеркало, глядя сквозь которое, можно увидеть лик Сущего…

– Ох, это красиво. Что же ты запнулся? Говори!

– Ну конечно, кроме слов, более я ничего не могу… не смею.

Вылазка в Сухайм, одна-единственная, в конце того времени, что называлось в Андрии летом, закончилась для Серены неординарно, как будто судьба нарочно подгадала. Хотя страсти отцвели, а сугубый всплеск национального самосознания малость поулегся, решено было ей укрыться под ферендже, или в просторечии ферязью – широким черным покрывалом с волосяной личинкой, вуалью, спереди. Так с недавних пор маскировались все инсанки, особенно одинокие: их мужчин задирать опасались, но женщине, тем более простой, могли нанести оскорбление личного характера, то есть прямо в лицо.

Цель путешествия была разведывательная, а кроме того, всем было интересно прикупить в магазинчиках душистого мыла для физиономии, трехцветной пасты и мятной жвачки для клыков, косыночек на шею и шелковых закруток для хвоста. Коты вынуждены были, однако, остаться на страже Владетеля, а на Варда, по предварительным данным, слишком бы пялились: после ухода Живущих горожане заметно военизировались, кататься верхом или в бричке по городской мостовой стало неуместным. Ездили все больше на вонючих сайклах, трех– или двухколесных гибридах прежней пассажирской машины с броневичком, подрессоренных и более надежных, чем простонародный роллер. Название агрегата было взято с молодежной фени

, а топливо – с ближних самогонных нефтепромыслов: патриотично и экономично. Пешие теснились от них к середине тротуара и шли по стеночке, прижимая к носу платок.

Стоило девушке отделиться от толпы (а выделялась она и так: прямой осанкой, легкой походкой), как трое таких моторизованных андров – двое крашены в бордовый, один в очень светлый серебристый цвет – перегнали ее и взяли «в вилку». Передний вышел, снимая рыжий шлем, похожий на большой заводной апельсин.

Естественно, то снова был Мартин Флор, король андрский, зачехленное знамя победы – на троне ему не сидится! Положим, правят за него парламентарии, как и прежде. Вот и шалопайничает инкогнито.

– Пропустите меня, высокий господин, – попросила она смиренно.

В ней жила пока надежда, что он, как не угадал лица через сетку, так не узнает и голоса. Но Март понял с самого начала, кого ловил. Тоже мне, подумала, импортная продукция называется – впору было самой из Вардова хвоста надергать и сплести.

– А, Эрбисова инсанская женка. Так что, ловко тебе смотрится через дырки в хиджабе?

– Не хуже, чем вашему величеству – в щелочку бронетранспортера. А уж покрывало мое, чье старинное инсанское имя вы употребили, я полагаю, в силу сугубой эрудированности, – это покрывало куда легче белого железного коня короля-победителя.

– И в трауре тебе не жарко?

– Какой траур, высокий господин? Черный, на нашем языке, – знак торжества и благородства, а вот скорбь над мертвецом как раз белоснежна.

– Сдается мне, Серена, что ты смеешься над моей победой.

– Нисколько. Однако здешние победы так замечательно чередуются с поражениями, первые так двусмысленны, а вторые столь плодотворны, что отчаиваешься их различить.

– Утешительная философия для кое-кого.

– «Утешение философией», великого Боэция, министра Теодориха, в тюрьме перед казнью, узел «Рома», гиацинтовое сплетение, – процитировала Серена ребячьим голоском. Не могла удержаться, чтобы не схулиганить: кое-что об ее уроках истории позволено было раньше узнать и Мартину.

– Не мели чепухи – ты давно уже не лесная.

– Хорошо, я скажу как андр. Говорит Хозяин Жатвы: только та империя нетленна, что воздвигается в душах. Уходят и приходят ее обличия и оболочки – земные царства, но сам ствол их незыблем, ибо корень его – Истинное Небо. Я и мой муж – в царстве этой вечной победы, ты – там, где ее нет. Нет и тебе покоя, и путь твой черен.

– Скажи еще, отчего ты замолчала?

– Скажу. Ты хотел новую землю и новый народ? Вот оно, новое, – сплошной смрад, – девушка махнула рукой в сторону его машины. – А если говорить не об этих пустяках, Андрия не так уж сильно изменилась, и вы по-прежнему строите для инсанов их государство и их империю. Того, что внутри, никак не вытравить, потому ты так и гневаешься – на себя, ведь любой гнев обращен в конечном счете на себя самого. Я права?

– Нет. Ты ложная пророчица. Сивилла. Колдунья.

– Своему брату Даниэлю ты тоже говорил такие слова, прощаясь?

Мартин изменился в лице: