Кот ушел, а улыбка осталась

До этого мы с Зурабом стояли так, чтобы меняле не видно было наручников. А тут он увидел. Посмотрел на наручники, на меня, на Зураба, на Мамиконовну, развернулся и пошел прочь. Мы — за ним.

— Подождите! Куда вы?! Вот ваши три доллара, возьмите!

— Пешкеш[6], — не оглядываясь, сказал меняла, прибавил шагу и скрылся за углом.

— Он подумал, что мы сбежавшие бандиты! Нельзя так ходить, — сказала Мамиконовна. — Георгий Николаевич, давайте найдем какого-нибудь кузнеца, и он вас раскует.

— Некогда, Нина Мамиконовна, — сказал Зураб. — График нарушим!

Мимо ехало такси, я поднял руку:

— Такси!

— Вай! — простонал Зураб.

— Очень больно, Зурик? — спросила его Мамиконовна.

— Совсем не больно, Нина Мамиконовна. Видите — даже не покраснело, — сказал Зураб.

Такси остановилось.

— Зурик, спроси у таксиста, до Ашдода, туда и обратно, тридцать долларов хватит? Я ключ у Мони возьму и привезу.

— Вы их не найдете, — сказал я. — Это не в самом Ашдоде, а в окрестностях, как доехать, мы не знаем.

— Не нравится мне это все, — покачала головой Мамиконовна. — Георгий Николаевич, я вас очень прошу, вы на Зурика не сердитесь, пожалуйста, — попросила она на прощание. — Он мальчик отзывчивый! Всем всегда помогает!

— Не буду, Нина Мамиконовна.

Мы дали таксисту деньги и отправили Мамиконовну в гостиницу. А сами поспешили на площадку.

— Георгий Николаевич, не успел сказать, сегодня вечером мы идем на свадьбу. Морис пригласил. Он там поет.

— Не идем, Зураб. Вечером снимаем.

— Как?! Гамлет же телеграмму прислал, что не прилетит. (Гамлета играл американский актер.) Я Морису позвонил, сказал, что мы свободны. Подумал, наконец-то французы грузинскую свадьбу увидят!

— Если бы ты не исчезал, ты бы знал, что Саша Кляйн назначил на сегодня освоение ресторана.

— Надо срочно Морису звонить, предупредить.

Между прочим. Морис Джанашвили — знаменитый эстрадный певец. И было время, когда я предлагал его на роль Мераба. Константин не согласился.

Быстро перешли на другую сторону улицы к телефону-автомату. Свободной рукой Зураб опустил монетку.

— Георгий Николаевич, руку поднимите, — Зураб быстро набрал номер. — Мориса позовите, пожалуйста. Жду.

К нам подошел патлатый малый в мятых шортах и спросил меня по-английски:

— Вы русский кинорежиссер?

— Да.

— А это зачем? — он показал на браслеты. — Любовь?

— Нет, субординация.

— Не понял.

— Приказ Михаила Горбачева. Каждого выдающегося переводчика приковывать к шефу наручниками, — сказал Зураб.

— Зачем?

— Для интенсификации... Алло, Морис! — закричал Зураб в трубку. — Мы не придем. Кляйн, оказывается, съемку назначил! Извини, не могу говорить! — Зураб повесил трубку. — Все!

Мы быстро пошли. Малый увязался за нами.

— Извините, господа, а как этот приказ можно соотнести с вашей перестройкой и демократизацией? — спросил он.

— Никак. Извините, нам некогда, — сказал я. Малый отстал, а мы быстро, почти бегом вернулись на площадку.

— Хорошие у тебя «пять минут», Зураб, — упрекнул Саша Кляйн.

— Все готово, — сказал Юсов. — Можно снимать. Я взял мегафон:

— Приготовились к репетиции!..

— Мистер Зураб, — загремело из динамика по-английски, — подойдите к тонвагену, Париж на связи!

«Тьфу, черт!» Пошли к тонвагену. Зураб взял трубку. Звонил Константин из Парижа.

— Сейчас спрошу. Георгий Николаевич, он просит встретить в аэропорту его подругу.

— Дай трубку. Константин, это Гия. Может быть, кто-то другой встретит твою подругу?

— Гия, я прошу. Это Анжела. Застенчивое, робкое существо, а Зураба она знает.

— Ладно, встретит.

— Гия, еще раз дай Зураба, пожалуйста.

— Не дам, некогда!

— Очень прошу.

— На, только коротко, — я передал трубку Зурабу.

— Да?.. Когда, завтра? Хорошо, — сказал Зураб.

— Что он хочет?

— Да так, мелочи...

Когда вышли, возле тонвагена нас ждали Катя Шишлина, Ира Фандера и сурового вида высокий араб в платке.

— Георгий Николаевич, извините, у нас к Зурабу вопрос, можно? — обратилась ко мне Катя.

— Нельзя. У нас сейчас съемка.

Вернулись на площадку. Я взял мегафон.

— Полная тишина на площадке! Генеральная репетиция. Начали!

«Джейн, хватит за мной ходить...» — начал свой текст Жерар.

К Саше Кляйну подбежала израильская ассистентка Эсфирь и что-то зашептала ему на ухо.

— Ну, это уже совсем! — подумал я. И объявил в мегафон:

— Стоп! Жерар, замолчи! Мешаешь госпоже Эсфирь на ушко господину Кляйну шептать! Все, Эсфирь, мы создали все условия, не отвлекайся, продолжай!..

— Георгий Николаевич, ЧП! — взволнованно сообщил Саша Кляйн. — Только что по радио передали, что советский режиссер Данелия по личному приказу Горбачева ходит по Тель-Авиву прикованный полицейскими наручниками к агенту КГБ!

— Доигрались, — сказал Юсов.

— А еще сказали, — продолжила Эсфирь, — что господин Данелия заявил, что в стране при Горби стало хуже, чем при Сталине.

Пауза.

— Это арабы! — сказал механик Алик.

— Что арабы?

— Арабы эту передачу организовали, чтобы вашу картину прихлопнуть! Давно об этом мечтают.

— Алик, это не арабы. Это я глупо пошутил, — сознался Зураб.

— Ты? Зачем?

— А кто знал, что этот кретин корреспондент?

— Эсфирь, какое радио это передавало? — спросил Саша Кляйн.

— Местное, — сказала Эсфирь.