Кот ушел, а улыбка осталась

Работали, как и везде, в две смены. В шесть утра начинали снимать, снимали до десяти вечера. Но в Израиле на этом мой рабочий день не заканчивался. В гостинице меня ждали актеры, претенденты на эпизодические роли. С ними мы оговаривали костюмы и репетировали текст. Из-за того, что график съемок сдвинулся, актеров, отобранных для эпизодов, надо было набирать заново, почти всех (кто-то уехал, кто-то снимался в других фильмах). На следующий день опять завтрак на площадке в пять утра, независимо от того, на каком расстоянии находится от гостиницы эта площадка, и если площадка в тридцати километрах, значит надо выезжать в четыре. А после съемок в гостинице меня опять ждали актеры. Выходной у группы был в субботу — шабат. А мы с Вадимом Юсовым, Сашей Хайтом и Димой Такаишвили ездили и выбирали натуру. Ассистента, с которым мы в прошлый приезд определили все съемочные площадки, Александров уволил, и он уже работал на другой картине в Австралии, а все карты и записи остались у него. Так что нам приходилось и натуру выбирать заново. А в воскресенье опять в пять утра завтрак на площадке и работа в две смены, а после съемки в гостинице ждут актеры.

Через три недели во время съемок я потерял сознание. Отвезли меня в больницу, пять часов исследовали: кровь, давление, узи, томографию, еще что-то. Собрали консилиум. Посовещались и поставили диагноз:

— Тотальное переутомление. Надо отдохнуть. Хотя бы месяц.

— А я-то думал, что-то серьезное, — обрадовался Саша Кляйн. — Георгий Николаевич, сейчас в гостиницу и до трех отдыхаете. А в три едем проезды Сени снимать.

Еврейская цензура

Когда начали снимать в Израиле, я совершил необдуманный поступок. Собрал израильскую группу и спросил, нет ли в сценарии чего-нибудь обидного для израильтян.

— Мне важно, чтобы в нашем фильме этого не было.

И получил замечания.

— Все хорошо, — сказала Эсфирь, ассистентка по актерам, — только вот, когда Боря Чиж из Сохнута с Америкой разговаривает по телефону, у него сотрудник Сохнута Давид Голд отбирает аппарат и запирает в ящик стола. Не надо, чтобы Голд запирал. А то подумают, что евреи жадные.

— Правильно! — поддержали ее все. — Не надо!

— А у меня принципиальных замечаний нет, — сказал художник-декоратор Давид. — Только не надо, чтобы Сеня пил водку. Получается, что евреи алкаши.

— Георгий Николаевич, Моше, которого Мамука играет, — сказал механик по аппаратуре Реувен, — в Тбилиси был офицером полиции, а у нас на базаре женскими трусами торгует. Получается, что там у вас в Грузии евреи жили лучше, чем здесь!

— Не получается. У нас Тенгиз, друг хромого Альберта, ездит на «Мерседесе», — сказал я.

— Хорошо, что напомнили! — сказал реквизитор Моня. — У этого Тенгиза на лобовом стекле портрет Сталина наклеен. Можно подумать, что евреи обожают этого тирана, а это совсем не так. Портрет надо убрать.

А Саша Кляйн сказал:

— Георгий Николаевич, не слушайте никого. Если все замечания выполнить, от сценария ничего не останется! Я бы только имя героя поменял. Мераб очень напоминает «араб».

— Правильно, — сказали все. — Очень напоминает.

Но и этого я делать не стал. Как было написано, так и сняли.

Хозяин верблюда

Приехали снимать общий план тюрьмы в пригороде города Бершевы. Она стояла в пустыне, особняком. Установили камеру. Рядом с тюрьмой пасся верблюд. Переставили верблюда по кадру. Ждем солнца.

Как всегда, первыми появились любопытные мальчишки. Смотрят, ждут.

Подъехал бедуин на ослике. Остановился. Поздоровался и спросил по-английски:

— А Сталлоне привезут?

— Нет.

— В прошлый раз был.

— В прошлый раз были американцы, — сказал Саша Кляйн. (Почти все фильмы «Рембо» снимали в Израиле.)

— А это кто?

— Русские.

— А Гагарин приедет?

— Нет.

Из-за угла тюремной стены появилась женщина в темном платке и в длинной до пят коричневой рубахе, подошла к верблюду, взяла его под уздцы и повела. Израильская ассистентка Эсфирь побежала за ней и остановила. Женщина начала что-то громко выговаривать, размахивая руками.

— Чего она хочет? — по рации спросил Саша Кляйн.

— Не понимаю! — по рации сообщила Эсфирь.

— Зураб! Где Зураб?!

— Только что здесь был.

— Она говорит, что она жена хозяина верблюда, — перевел бедуин на ослике, — она деньги хочет.

Женщине заплатили. Она вернула верблюда на место. Пока торговались, солнце ушло.

— Можно и осла поставить рядом с верблюдом, — предложил бедуин. — Еще больше будет на Афганистан похоже.

— При чем тут Афганистан?

— Здесь всегда про войну в Афганистане снимают.

— Осел не нужен, — сказал Юсов. — И эта дама не нужна.

К верблюду шла другая женщина, в темно-красной до пят рубахе.

— Скажи ей, — обратился Саша Кляйн к бедуину, — чтобы шла быстрее. Она у нас в кадре.

Бедуин что-то крикнул, женщина пошла быстрее, подошла к верблюду, взяла его под уздцы и повела.

— Скажи ей, чтобы поставила верблюда на место.

Бедуин что-то крикнул женщине. Она ответила.

— Говорит, верблюд устал. Пока не заплатите, не даст его снимать.

— Скажи, что мы за верблюда уже заплатили, если не вернет на место, я полицию вызову, — сказал Саша Кляйн.

— Вы заплатили третьей жене хозяина верблюда, а это первая.